Внезапно Альенора вновь вспомнила слова вещуна, предсказавшего, что ей суждено стать матерью сыновей, один из которых будет королем и таким знаменитым, что его имя сделается легендой. Ричард — король Иерусалима. Вот что тот вещун имел в виду. Она вдруг почувствовала воодушевление, душевный подъем, которые не испытывала уже так долго.
«Все правильно и справедливо, — подумала она. — Это будет мой любимый сын, который больше других похож на меня и назван в память моей первой невинной и чистой любви».
— Дорогой Ричард, — сказала она, — с этого момента твоя цель станет моей целью, твой крестовый поход — моим крестовым походом.
— Вы поедете со мной, — заявил он. — Вместе мы одержим победу и исправим прежние ошибки. Прежде вы участвовали в крестовом походе не с тем человеком. Теперь вы будете со мной. Мы вдвоем въедем в Иерусалим и зададим пир там, где стоял великий храм Соломона. Потерпите немного, всему свое время.
— Если бы только наше желание осуществилось, — проговорила Альенора. — Идти в поход с толковым военачальником, в которого все верят, которого слушаются, потому что знают его как превосходного воина, — это просто замечательно. Но… как ты сказал, Ричард, всему свое время. Мне кажется, сперва предстоит выдержать сильную бурю. — Альенора на какой-то момент задумалась, а потом уже веселее продолжала: — Конечно, отец, возможно, и не нападет на тебя, несмотря на непокорность. Он все-таки любит тебя и Генриха-младшего и может даже несколько уступить из-за меня. Его последние слова, хотя и очень жестокие, звучали как признание, что Аквитания и Пуатье принадлежат мне. Возможно, он решит умыть руки, отозвать своих советников и предоставить нам самим справляться с собственными проблемами.
— Меня это вполне бы устроило. Но если отец решит объявить войну, то я и с этим соглашусь. Я не терплю и не намерен больше терпеть такое положение, когда имеешь титул, но не обладаешь реальной властью, и если уж на то пошло, когда трудишься, но не получаешь никакого вознаграждения.
Трагедия заключалась в том, что бунт молодого короля и Ричарда, выдвижение ими требований совпали по времени с приездом Альеноры на континент. Генрих II предпочел забыть, что сыновья еще до этого в течение ряда лет проявляли недовольство и стремились сбросить отцовскую узду. Он любил сыновей — особенно Генриха-младшего, — и его всегда удивляли их претензии. Теперь же, не мудрствуя лукаво, он в своей прямолинейной манере обвинил во всем жену. Мол, его сыновья — хорошие ребята, он любит их, а они любят его. И все было хорошо, пока она не приехала к ним со своими взглядами, жалобами и со своей злостью и не подбила их на мятеж. И Генрих II вознамерился преподать сыновьям по-доброму хороший урок, — одно или два сражения, которые он, конечно, выиграет. Затем он великодушно вернет им все владения с условием, что ни один из них больше никогда не встретится с матерью и не станет принимать ее у себя.