Ангел Габриеля (Радклифф) - страница 58
— А я недавно его видел, — сказал Майкл.
— Кого? — спросил Джеймс.
— Стинга.
— Вот как? — изумился Джеймс. — А он тебя знает?
— Он сказал, что помнит меня.
— Вот это да! — воскликнул Джеймс, впечатленный еще больше. — Вот видишь, какие-то слухи о группе ходят до сих пор. Мы еще живы в памяти людей определенного возраста.
— Какой группе?
— Нашей.
— Он запомнил меня по телепередаче «Ночное шоу», а не по нашей давней дурацкой затее. «Собака с тубой»… С ума можно сойти… — Майкл так скривился, произнося название группы, что Джеймс был обескуражен. Заметив это, Майкл поспешил добавить: — Господи, Джим, да я был всего лишь поганым бас-гитаристом. Вот тебя он, может, и узнал бы.
Повисла пауза, которую Девушка с Яркой Помадой заполнила, громко спросив:
— А вы что, вместе играли в одной группе?
Покидая группу «Собака с тубой», Майкл понятия не имел, чем собирается заниматься, но хорошо знал, что ему совсем не хочется вкалывать, чтобы сводить концы с концами, поэтому надо мыслить наперед и стараться поймать удачу за хвост. Один друг убедил его что-нибудь написать и познакомил с редактором отдела «Гардиан». Тот попросил написать для субботнего выпуска, каково музыканту пережить закат группы. Возможно, от него ждали слезливой и сентиментальной истории, полной нытья, обвинений и мрачной ругани. Однако вместо того он представил в газету забавный юмористический очерк, живой и яркий, в котором рассказывалось, до какой степени он был удивлен, когда громкий звук опять вошел в моду, и каково в тридцать два играть перед двумя тысячами японских подростков.
Последовали другие заказы, и он стал весьма популярен, даже несколько раз появился в телепередаче «Ночное шоу»: рассказывал о каком-то испанском фильме, об отстойной выставке британского искусства (в репортаже о ней его ударной фразой стало: «Если кто-то прибивает гвоздями к стене свои штаны и называет это произведение „Безногость“, то можно ли считать подобное искусством?») и о новых выпусках сериала «Госпиталь Холби-Сити». Он никогда не мнил себя настоящим журналистом, но не жалел времени на то, чтобы научиться писать, читая написанное теми, кто явно владеет словом, и пытаясь уяснить, что именно делает их хорошими журналистами. Он никогда не врал, никогда не преувеличивал важность того, о чем он говорил, и всегда давал именно тот материал, которого от него ждали.
Однако, когда ему перевалило за сорок — причем к этому возрасту у него сохранились почти все волосы, к тому же имелось несколько приличных костюмов и целых два дома: квартира в центре Лондона и коттедж в графстве Норфолк, — Майклу вдруг пришло в голову, что ему недостает в жизни чего-то более основательного. Например, семьи, или какого-нибудь занятия, которое стало бы для него делом жизни, или хотя бы системы ценностей, заставляющей расти над собой. У него испортился сон и в глубине души зародилось мучительное сомнение в себе. Поначалу он пытался его игнорировать. Заполнял ночи таким количеством секса, каким только мог, чтобы не стать грязным развратником или неврастеником. Он переспал с невероятным количеством женщин. Не так давно он целую неделю спал по очереди с двумя разными женщинами, которых считал малопривлекательными внешне и, главное, ужасно скучными. Он сам не мог объяснить, зачем это делает. Видимо, вторая должна была стирать из его памяти мысли о первой. Он заметил за самим собой, что прикасается к женскому телу с осторожностью не из нежности, а из любопытства. Едва ли не спрашивая себя, чем это он занимается? Вследствие всего этого он начал совершать поступки, которых, пожалуй, не следовало совершать. Например, предаваться плотским утехам с таким неестественным жаром и пылом, что какая-нибудь потрясенная женщина могла бы подать на него в суд, чтобы оградить себя от подобных посягательств запретительным приказом.