Последовала пауза, тягучая и неловкая. Джули на ум пришло сравнение с очень, очень долгим подъемом на лифте — только на психотерапевтической сессии нельзя все время смотреть в пол и надеяться, что никто так и не заговорит. Вы смотрите друг на друга, вполне сознавая, что двери не откроются и никто не выйдет, во всяком случае сразу.
— Что ж, если моя работа меня чему и научила, так это тому, что никто не может выбирать момент своей смерти, — сказал Кевин и посмотрел на Клемитиуса, ожидая одобрения.
— Гм… Интересно, обязательно ли нужно становиться убийцей, чтобы это понять? — спросила Ивонна, скривив рот, чтобы добавить высказыванию еще больше яда.
— Расскажите мне поподробнее об ощущении незавершенности, — попросил Клемитиус.
— Вот-вот, — сказал Габриель, — именно это меня и бесит. Этот вопрос настолько фальшив, что у меня аж скулы сводит, я только завожусь все больше и больше. «Расскажите мне об ощущении незавершенности»… Да пошли вы!..
Христофор слушал, не двигаясь. Он почитал за благо соблюдать полную неподвижность, чтобы не закивать, соглашаясь с Габриелем.
— Мне кажется, что это в вас срабатывает защитный механизм, — заявил Клемитиус, явно задетый за живое. — Я имею в виду линию поведения, которая позволяет вам не говорить или не думать о том, что кажется вам слишком тяжелым.
— Или, может, причина в том, что ваша ложь просто облечена в форму вопроса? — Габриель поднял голову, чтобы посмотреть на гладкий белый потолок, а потом перевел взгляд на Клемитиуса.
— Как вопрос может быть ложью? — недоуменно спросил Клемитиус.
— Наверное, это случается, если тот, кто его задает, твердо уверен, что знает ответ.
Опять последовало молчание. Кевин особенно напрягался, когда все умолкали, у бедняги прямо-таки менялся цвет лица, с обычного для него розовато-серого на явно выраженный красновато-коричневый.
В конце концов Габриель сказал:
— Итак, вы говорите, что я прибегаю к защитному механизму отрицания.
— Я не использовал таких слов.
— Но вы имели в виду именно это.
— Я только хочу сказать, что, судя по вашим высказываниям, вы не были счастливы, а когда кто-то просит вас рассказать о себе, вы начинаете сердиться, и это мешает вам подумать о том, почему вы были несчастны, — пояснил Клемитиус, чувствуя себя наконец в своей стихии.
— Я вовсе не чувствую себя несчастным, и я не был несчастен, я был… разочарован, может быть, раздражен, потому что не был хозяином своей жизни. Я хотел стать отцом, хотел ребенка от Элли, но у меня не получалось. — Он сделал паузу и ушел в свои мысли. — И я никак не мог придумать, что мне с этим всем делать. Но я не был несчастен.