Теперь, когда она вновь осталась наедине с ним, энергия, исходящая от него, казалось, наполняла пространство между ними сильнее, чем головокружительный запах восточных пряностей, пропитавший его одежду. Он пробуждал в ней трепет чувственного желания, и она сама напоминала себе бабочку, которая летит на свет, зная, что непременно сгорит.
— Сними эту дурацкую маску, — приказал он, срывая свою.
Она и забыла, какие резкие у него скулы и какие соблазнительные, манящие губы, несмотря на белый шрам, рассекающий улыбку. Если в обмен на медальон он хочет того же, что и тогда, в переулке, для нее это не будет наказанием.
Его мягкая шелковая рубашка распахнулась на шее, обнажив густую растительность на груди. Он такой холеный и самоуверенный. Какая-то неведомая сила побуждала ее плыть ему навстречу, но она пыталась бороться с ней.
Она для него никто. Женщина, которую можно использовать и забыть. Она здесь только для того, чтобы забрать медальон. Вспомнив о своей цели, она воспользовалась приемом, который, как ей хорошо известно, мужчины находят очень возбуждающим — медленно провела языком по верхней губе. Убедившись, что завладела его вниманием, она поднесла руку к маске и не торопясь сняла ее. Очень медленно, чтобы заставить его думать о других предметах ее одежды, которые можно снять, о других частях женского тела. Затем бросила маску ему. Он поймал ее, не сводя глаз с ее лица.
— Я опять у тебя в долгу, — со смехом сказала она. — Ты снова извлекаешь выгоду из моего преступления.
— Ты уже была моей должницей, — насмешливо напомнил он. — Но теперь я знаю, как ты оплатишь свои долги.
Она опустила глаза, словно признавая свою вину, а потом взглянула на него из-под опущенных ресниц.
— Ты напугал меня.
— Силой своей страсти? — В его вопросе не было ни капли иронии. Он ждал ее ответа, напряженный и настороженный.
— А она часто пугает женщин?
— Другие женщины не в счет. Я хочу услышать твой ответ.
Он стоял неподвижно, застыв, словно пойнтер, учуявший добычу.
Она сдалась.
— Нет. Меня напугала не твоя страсть.
— Что же тогда?
— Моя. Мое сердце отдано другому.
Его это потрясло, но он ничем не выдал своего смятения.
— Мужчине, чей портрет в медальоне?
— Да.
— Он побьет тебя, если увидит со мной?
— Нет.
— Пристрелит меня?
Она покачала головой.
— Тогда он дурак. Будь ты моей, я бы вызвал на дуэль любого, кто целовал тебя так, как я в ту ночь.
— Он умер. Ему уже все равно, как я распоряжаюсь своим телом. Ревновать теперь может только его душа.
Трев вздрогнул. Когда он вновь заговорил, в его голосе больше не было язвительности.