Будет ли конец горьким урокам, которые эта женщина преподала ему?
Он бы все отдал, чтобы оставить ее сейчас в темноте и никогда больше не видеть ее лица. Но он должен держать ее под надзором, чтобы она не смогла украсть драгоценный камень набоба, спровоцировав еще одну войну. От этого зависят жизни британцев.
Ее дыхание тоже успокоилось, и она села в кровати. Гордится ли она спектаклем, который устроила? Или их грубое, животное совокупление доставило ей такое же удовольствие, как и ему? Подозревает ли, что на какое-то мгновение он вдруг почувствовал, что она единственная женщина, которую он желает, не уступающая ему по силе духа?
Он надеялся, что нет. Будет невыносимо, если она узнает это. Хватит и того, что он знает, кто она на самом деле. Нельзя, чтобы она поняла, какую власть она может получить над ним.
Но как раз в этот момент, когда он изо всех сил старался настроить себя против нее, послышался какой-то тихий звук, похожий на всхлип. Она захлюпала носом, слишком громко, чтобы он поверил, что она не притворяется. Его пальцы нащупали щеку, гладкую как мрамор, но теплую, каким камень никогда не бывает.
По его пальцу скатилась слезинка.
Что-то оборвалось у него внутри. Вновь возникло чувство, что они связаны, но на этот раз связь порождена страданием.
Он погладил ее по щеке, борясь с желанием пробормотать нежные слова, готовые сорваться с губ. Он был в таком замешательстве, что уже ничего не понимал, только был не на шутку обеспокоен своим участием к ней. К своему врагу, к своей любовнице, к женщине, которая ничуть не уступает ему ни в силе, ни в хитрости.
Когда Трев встал с кровати и зажег свечу, Темперанс отвела взгляд. Ей не хотелось видеть в его сверкающих глазах презрение. Но он не взглянул на нее, а просто сел на стул и начал натягивать бриджи.
Сейчас он действовал быстро. Что ж, он своего добился, взяв то, чего хотел с самого начала. Ей осталось продержаться еще несколько минут, и он уйдет. Слова, которые он произнес, подтвердили это.
— Через несколько дней я уезжаю в Суррей.
Ну вот и конец. Ей бы следовало радоваться. Она ожидала от их соития всего, чего угодно, но не той смеси ярости и экстаза, которые охватили ее. Она должна была бы возненавидеть его, потому что он подтвердил свою жестокость. Но как же она может ненавидеть его, если отвечала ему так, как никогда не отвечала Рэндаллу? Так, как представить себе не могла.
Ей было просто невыносимо вспоминать медленное нарастание наслаждения. Оно неумолимо усиливалось, пока не перешло в то состояние, что невозможно переть словами. Она почувствовала себя с ним одним целым, словно его душа слилась с ее душой, и они обрели свободу.