— Прости, я у тебя отнял время… — сокрушенно вздохнул Атахан и надел фуражку.
— Так ты в больницу?
— Нет, к себе, на буровую. — Атахан помедлил: — Я в вашем гараже мотоцикл оставлял. У тебя можно бензина попросить?
— Конечно! Пойдем! Возьми и денег на дорогу. — Кулиев достал бумажник. Но Атахан остановил его:
— У меня есть деньги.
Они вышли. Секретарша перед зеркальцем вставляла в волосы шпильку, но от смущения выронила ее.
Через минуту Атахан мчался на мотоцикле из города в пустыню. Губы его что-то шептали. Он был противен самому себе, однако, будь где-нибудь волшебник, Атахан разыскал бы его.
Он все наращивал и наращивал скорость, пытаясь умчаться от своей боли и тоски. Он летел уже сквозь пустыню, как вдруг затормозил, поняв, что от себя не уйти, не уехать, не улететь… Остановился, подумал о чем-то, поправив фуражку, круто развернул мотоцикл и ринулся обратно.
Навстречу райкомовскому газику промчался мотоциклист. Кулиев обернулся ему вслед, не поверив своим глазам: назад, в город, пронесся Атахан. А может, и не он?
Дорога была не очень длинная. Но от слабости он несколько раз подолгу отдыхал. У фонаря, недалеко от детдома, на узкой дороге, у склона, переходящего в кювет, Атахан затормозил. Обливаясь потом, установил мотоцикл. Он едва держался на ногах, ощущая растущую свинцовую тяжесть во всем теле и сосущую слабость. Пелена застилала глаза… Посмотрел на здание детдома. Здесь прошло его детство… Детдом светился одним огоньком. В открытом окне показалась детская головка и замерла…
Мимо Атахана, рыча, прошла собака и остановилась. Атахан отошел из полосы света в тень, к самому склону узкой дороги. Он слился с густой тенью дерева и отуманенными глазами посмотрел на детдом.
Головка по-прежнему сиротливо виднелась в окне.
— А ты почему не спишь? — И около ребенка выросла фигура Людмилы Константиновны. Она положила руку на голову ребенку. Сладкой и щемящей грустью отозвалось ее движение в душе Атахана. Казалось, она положила руку на голову ему, Атахану, и ему не двадцать семь лет, а пять, всего пять, и он стоит у того окна, смотрит на улицу, не может уснуть, а она подошла и приласкала его. Так хотелось, чтобы никогда ее рука не отрывалась от головы, чтобы никогда не кончалась та ночь.
…Однажды она рассказала ему о себе. Людмила Константиновна стала первым человеком, которого запомнил Атахан. Она всегда была ласкова. Около нее всегда толпились дети, как в холодную ночь у костра собираются путники. В ту ночь она наклонилась к нему, заглянула в печальные глаза и шепотом проговорила: «Я знаю, тебе нелегко». Он и через двадцать два года помнил звучание слов, он и через сто лет не забыл бы их. «Но и многим нелегко. Надо помогать друг другу. Если человек не нужен никому, он и себе не нужен»…