— Опять к нам? — Знакомый смотритель арены теперь играет в другую игру. Смысла которой я не понимаю.
— Да.
— Пакетик одолжить? — Издевается. Что-то я уж не верю, что он НеПиСь, разве те умеют так глумиться?
— Справлюсь, без него. — Равнодушный вид, о него лучше всего разбиваются чужие подколки.
— А у меня есть. — В доказательство он протягивает мне бумажный пакет, с надписью "АэрФранце". Сука!
— Благодарю. — Как мне удается не сорваться, сам удивляюсь! Забираю пакет и сложив прячу за пояс. — Пригодится.
— Через пять минут? — Его улыбка так и лучится ехидством.
— А ты хочешь сделать ставку, через сколько меня вырвет опять?
— Было бы у кого, непременно! — А он не шут случаем? Хотя… Как вспомню тот взгляд. Нет, не шут, просто издеваться любит.
— Пусти. — Мне надоело, а он загораживает вход.
— Участвовать или смотреть? — Мгновенно становится серьезным его лицо. Он как бы дает понять, что шутки шутками, но работа работой.
— Смотреть.
— Ну тогда на еще пакетик. — "Сволочь!" Ору я в мыслях, но руки спокойно берут пакет и прячут его туда же…
Оставленное мной место пусто и я сажусь на него. И все равно, хоть я и сменил броню, вновь наведавшись к оружейнику, но и в этом более легком доспехе, сидеть было не удобно. Снял и уложил его рядом. Поводил плечами, покрутил бедрами и решил оставить стеганный поддоспешник. Он не мешал сильно, а одевать его так же не просто как и броню.
— Миланский? — Оборачиваюсь на голос. И встречаю знакомое лицо почитателя Джа. Он разглядывает выбранный мной в арсенале доспех.
— Готический — Отрицательно качаю головой. — Разбираешься?
— Не-е. Так, в школе увлекался. Но по мне так чистый миланский.
— Я вот в траве не разбираюсь, хотя в школе и была ботаника. Но к тебе же не лезу!
— Мир браза. — Он разводит руки в стороны. И улыбается открытой и радушной улыбкой.
— Мир. — Только сор мне тут не хватало. Я даже не знаю где это "тут", вообще.
— А в чем отличие то?
— Ты сюда меня донимать пришел или на арену смотреть? — Чувство злости, которое спровоцировал смотритель готово вырваться из меня на этого растамана.
— Так перерыв на арене! — Его изумление на мою злость настолько неподдельно, что из меня выходит вся злость, испаряется как её и не было.
— Отличий много. Но явное и заметное в том, что миланский гладкий. А этот…
А что тут говорить? Легче показать, что я собственно и делаю. Ребра жесткости которых на моей броне великое множество, делают кирасу и прочие части доспеха как бы рельефными.