— Читаю, — предупредил Ломчик. — Вот… Или нет, надо поссать сначала сбегать.
Бросил мотоцикл и спустился в канаву. Когда он вернулся, Любка недовольно протянула:
— А подальше отойти не судьба была? Что за привычка — справлять нужду тут же, рядом?
— Не ворчи, Любка, — Ломчик снова вытащил бумажку, но стоял в нерешительности. Закурил.
— Читай, Вася, читай, — снова встряла Ленка.
— Ну хорошо. Так и быть. Читаю:
Я иду по дороге сырой,
Что-то не видно Любашки больной.
— Ой, Ломов-то форсит, речь говорит! — по дороге на велосипеде ехала Анька-мелкая, — встал осередь деревни и нюгайдает1!
1 Нюгайдает — гнусавит.
Ломов рассердился:
— Едешь мимо — и едь! Ты сначала ездить научись! Ты ваще, как едешь? Ты в какую сторону педали крутишь? — и успокоился только когда Анька-мелкая, запутавшись в ногах и педалях, съехала в канаву.
Ломов снова принял нужную позу:
— Весь момент испортила. Так, сначала:
Я иду по дороге сырой,
Что-то не видно Любашки больной.
Ленка бежит и кричит во дворе:
— Я ее вижу — лежит вдалеке!
Бросились мы по дороге сырой
К нашей Любашке больной-пребольной.
Вот, запыхавшись, склонились над ней:
— Пока еще дышит, давай-ка скорей!
Любка встает, негодяйка такая,
И говорит: Щас как дам нагоняя!
Массажкой Елене по лбу настучала
И мне для прикола…
— Ну, тут, правда, не совсем литературное слово… хм-хм… накатала, одним словом… — Ломчик даже покраснел, то ли от усердия, то ли от стеснения, — ну, как тебе?
— Почему это я — больная? — подозрительно спросила Любка.
— Ну, блин… понимаешь… я это… хотел сказать, что ты — особенная… То есть стихи, ведь они сами как-то получаются. Я вроде и не это хотел сказать… Сто процентов — не это!
А че ты хотел сказать?
— Ну, я не знаю, — Ломчик уже начинал сердиться.
— А, по-моему, хорошие стихи, — вступилась Ленка. — Стихи, наверное, это… на самом деле, сами получаются, как будто приходят откуда-то… — Ленка задумалась.
— А ты-то откудова знаешь, как стихи получаются и откудова они берутся? — недовольно спросила Любка, все еще обиженная на то, что ее назвали “больной”. — Да еще я и “негодяйка такая”!
— Ну, я не знаю, почему так сказалось! — Ломов обиженно убрал бумажку со стихами за пазуху.
— Глядите — Аркаша! — вдруг заметила Любка и не удержалась, чтобы не обратить общее внимание: по дороге шел — плелся! — в стельку пьяный Аркаша.
Ломов расплылся в улыбке и начал было по-новой вытаскивать свою бумажку, но, увидев их, Аркаша, однако, остановился и почему-то повернул обратно.
— Странно, — протянул Ломчик, — че это он? Это он ведь научил стихи писать. Я хотел ему показать…