Уорден Лиф, наоборот, был высок, а его черная голова была выбрита так тщательно, что, казалось, излучала слабое свечение.
Мы с Долквистом остались на несколько минут в кабинете Лифа, пока он сам встречался с Болтоном, чтобы уточнить кое-какие детали, касающиеся наблюдения. Долквист рассматривал фотографию Лифа, на которой он был изображен с двумя друзьями, стоящими возле чистенькой хижины с марлинем в руках под знойным солнцем Флориды, я же молча ждал, стараясь побороть неловкость.
— Вы женаты, мистер Кензи? — Он все еще смотрел на фото.
— Разведен. Довольно давно.
— Дети?
— Нет. А у вас?
Он кивнул.
— Двое. Это помогает.
— Помогает в чем?
Он повел рукой вдоль стен.
— Находиться в этом месте. Приятно возвращаться домой к детям, к их чистому запаху. — Он взглянул на меня, затем куда-то вдаль.
— Не сомневаюсь, — сказал я.
— Ваша работа, — сказал он, — вынуждает вас касаться массы негативного, что есть в человечестве.
— Зависит от дела, — сказал я.
— Сколько вы уже занимаетесь сыском?
— Почти десять лет.
— Должно быть, начали очень молодым.
— Да.
— Считаете делом своей жизни? — Снова быстрый взгляд, скользнувший по моему лицу.
— Пока не уверен. А вы?
— Хочется верить, — сказал он, чрезвычайно медленно произнося слова. — Я на самом деле верю в это, — с тоской в голосе сказал он.
— Расскажите мне о Хардимене, — попросил я.
— Алек, — сказал он, — существо необъяснимое. У него было очень приличное воспитание, никаких историй по части обид и оскорблений в детстве, никаких травм в раннем возрасте и никаких признаков раннего заболевания психики. Насколько известно, он никогда не мучил животных, не проявлял патологических склонностей, и вообще его поведение не выходило за рамки нормы. В школе он был очень способным учеником и пользовался достаточно большой популярностью. И вот в один прекрасный день…
— Что случилось?
— Никто не знает. Беда началась, когда ему было примерно шестнадцать. Соседские девушки требовали от него какого-то самовыражения. И тогда появились возле его дома задушенные и повешенные на телефонных проводах кошки. Вспышки насилия в классе. Затем вновь ничего. В семнадцать он вернулся в нормальное состояние. И если бы не этот случай с Рагглстоуном, кто знает, как долго они продолжали бы убивать.
— И все-таки должно было быть что-то такое…
Он покачал головой.
— Я работал с ним почти двадцать лет, мистер Кензи, и я ничего такого не обнаружил. Даже сейчас всем посетителям из внешнего мира Алек Хардимен кажется вежливым, рассудительным, совершенно безобидным человеком.
— Но таковым не является.