– Не может быть! – чуть слышно повторил он, поднимаясь с колена.
Он не замечал ни секундантов, ни врача, который запыхался от бега, но сразу же надел пенсне, приступил к обработке раны. Достав из кармана патрон, Шуйцев вставил его в карабин и вдруг, почти не целясь, пальнул в ворону над деревьями, разом оборвав ее довольное карканье и полет. Он отбросил карабин в сторону, вскочил на коня. Провернул животное на месте и направил его прочь, затем стегнул, погнал вон с поляны.
Только к вечеру, пропитанный потом и пылью, он вернулся на измученном, неуверенно переступающем коне в Гатчину. Оставив коня во дворе, с воспалёнными обветренными глазами он поднялся в комнаты, которые снимал у дальних родственников (к счастью уехавших в Ялту), и как был, не раздеваясь, завалился на постель у раскрытого окна. Он пролежал так несколько часов, пытался обдумать последствия того, что произошло утром. Одно было ясно вполне определенно: неожиданно перевернулась вся жизнь, рухнули планы, надежды. Он неотрывно думал об Анне, о том, что теперь он ей не нужен и лучше самому удалиться из ее жизни. От этого сжимало сердце. В то же время не переставал мучить вопрос: как же, почему на него вдруг свалилось такое несчастье, и столь неожиданно, жестоко? И если появление крапленых тузов в кармане кителя и в своих картах можно было связать с секретарем Арбенина, то неожиданное убийство на дуэли он приписывал только себе и терзался этим. Он мало думал о поручике – тот виноват сам, свой крупный проигрыш легко приписал его шулерству, безумно вспылил, поставил его в безвыходное положение. Но вынужденный выбирать оружие, он выбрал именно такой вид дуэли, так как был уверен: будет управлять событиями и не допустит ни своей смерти, ни смерти поручика... И вдруг его пот прошиб от мысли, что в его жульничество могли поверить другие – тогда действительно только и осталось бы: пустить себе пулю в лоб. Но ведь не поверили!..
Тишина в большой приёмной Зимнего Дворца была гнетущей. Великий князь К. подошел к окну, из которого открывался вид на малолюдную после обеда набережную. По краю набережной на пышногривой кобыле проезжал зрелый, краснощекий и полный мужчина в тёмной форменной одежде преподавателя гимназии. Было видно, мужчина равнодушен к лошади: он опускался всей тяжестью грузного тела на ее позвоночник именно тогда, когда на позвоночник приходилась наибольшая нагрузка при движении самой кобылы.
– Бедное животное! – негромко заметил Великий князь. – Разве можно так ездить верхом?!.. Вот кого надо отдать под суд!..