— Думаю, ваша королева скучает по ковену, — сообщил Харман на второй неделе пребывания Эммы в Киневейне.
— Да, я заметил это, — произнес Лаклейн, подняв голову от стола, заваленного бумагами. Эмма тосковала по семье, и это омрачало их счастье. Но вскоре это чувство должно было пройти. Как и ее заметный страх перед встречей с другими ликанами. Она сказала ему по этому поводу, что «шансы были один к трем в пользу ликанов», и она бы на его месте «не ставила на себя». Они приезжали через три дня.
— Но как ты это понял?
— Она затащила служанку в гостиную, чтобы поиграть в видеоигры. Затем они красили друг другу ногти на ногах. Синим.
Лаклейн откинулся на спинку стула.
— И как отреагировала девушка?
— Сначала испугалась, но затем начала все больше расслабляться. Как и все остальные. Королева действительно смогла завоевать их расположение.
С гордой улыбкой, Харман признался:
— Она зовет меня Мэнни.
На губах Лаклейна заиграла широкая ухмылка.
— Она даже не просила меня замолвить за нее словцо. А они всегда просят об этом, — озадаченно добавил Харман.
— У нее есть все, что ей нужно? — спросил ликан, хотя знал, Эмма ни в чем не нуждалась. Когда она была счастлива, то тихо напевала себе под нос. Он часто слышал ее голос, раздающийся из — как Эмма его звала — «лунария», пока она ухаживала за своим садом. Он готов был почти побиться об заклад, что жасмин ей нравился больше драгоценностей.
— О, да. Она, ээ, довольно умелый, дельный и, не побоюсь слова, агрессивный покупатель.
Лаклейн и сам заметил ее покупки. Ему даже показалось, что на душе стало как-то спокойнее. Эмма наполняла их дом привычными ей вещами, тем, что было ей необходимо. И это делало замок роднее для нее. Лаклейн чувствовал настоящее удовлетворение от того, что это место все больше обживалось. Притворялся ли он, что знает, для чего ей эти сотни бутылочек с лаком? Нет, но ему нравилось, что когда он целовал ее маленькие пальчики на ногах, то никогда не знал, какого они окажутся цвета.
Что же касается него самого, то раны все больше затягивались, с каждым днем он все больше крепчал. Нога практически излечилась, и силы к нему почти вернулись. Его собственное чувство удовлетворения — даже в свете всего, что произошло — было необычайно сильным. И все благодаря Эмме.
Единственное, что омрачало его счастье — это предстоящий отъезд. Этот факт сам по себе было тяжело вынести, но теперь Эмма настаивала на совместной поездке. Она сказала, что будет сражаться с ним бок обок и «не даст всей этой обретенной крутизне пропасть даром», в противном случае она вернется обратно в ковен.