– У меня нет фотографии Леона, – сказал он. – А портретик есть.
Он вытащил из книжки квадратик твердой бумаги, завернутый в прозрачную чертежную кальку. Развернул. Это был рисунок тушью. Скорее даже шарж. Кудлатая голова, пенсне на кривом еврейском носу, презрительно сощуренные глаза, вздернутый подбородок.
Он положил этот крохотный рисунок на салфетку и уставился на него, подперев щеки кулаками. Потом повернул его ко мне.
– Сам рисовал? – спросил я.
Он кивнул.
– Зря ты это сделал, святой отец, – вздохнул он. – Леон мог приехать в Россию и устроить революцию. Только вообрази – Леон во главе России! Просто голова кружится. Другая страна, другая жизнь, другое все. Может, и нам с тобою что-нибудь бы перепало. Ты был его соратником. Он бы назначил тебя министром. А меня – ректором Архитектурной академии. Все-таки старый товарищ. Среди русских ведь принято помогать старым товарищам?
– Увы, не очень, – сказал я.
– Жаль, жаль, – сказал Дофин. – Ты прямо помечтать не даешь.
– Леон бы вряд ли помог. Это среди евреев принято помогать своим, – сказал я. – За это их все так любят и обожают. А мы с тобой не евреи. А Леон был хоть и еврей, но революционер. Все эти еврейские штучки его не интересовали.
– Тьфу на тебя! – сказал Дофин. Он в самом деле был слишком чувствителен к еврейской теме.
– Извини, – сказал я. – Сорвалось.
– Ладно, ладно, – сказал Дофин. – Если бы Леон был жив, все было бы по-другому. И войны бы не было.
– Ну, неужели? – я пожал плечами и попробовал усмехнуться. – Странные у тебя мечты. Мечты о прошлом. Глупо. Извини, но глупо.
Мне было неприятно слушать его фантазии.
Мне не понравились слова “зря ты это сделал”.
Зачем он так?
Ведь я Леона не убивал и Рамона не нанимал, не подговаривал. Я даже не подталкивал события. Самое большее, за что я мог себя упрекнуть, – что я не вмешался в ход событий. Не остановил Рамона. Но как я его мог остановить? Ну, допустим, я обратился в полицию. Послушали бы меня? Приняли бы мой донос к сведению? Бросились бы ловить Рамона? Нет, конечно! Что мне было делать?
Привязать его к кровати ремнями и простынями? Заткнуть ему рот и запереть дверь? Да и как это сделать, у меня не было для этого физических сил, у меня с юности постоянно ноет правая рука, я с трудом поднимаю чайник кипятку, мне больно застегивать пуговицы на рубахе. Но допустим, я силач и смельчак. Привязать к кровати ремнями – и что дальше? Чтоб Рамон умер от голода и жажды, в моче и дерьме? Я вдруг представил себе эту отвратительную картину, и у меня забилось сердце. За что его убивать? За что подвергать таким мучениям? За то, что он педераст и ревнует Леона к австрийскому мальчику-художнику? Причем попусту ревнует, потому что Леон и австрийский мальчик-художник вовсе не по этой части. Что они все, с ума посходили?! Или дать ему денег, чтоб он уехал к чертям, далеко, в Аргентину? Но у меня не было столько денег. У меня тогда почти совсем не было денег…