Убийц удалось поймать: четверых молодых парней, неплохих, кстати, спортсменов-футболистов, в возрасте от восемнадцати до двадцати лет, и молодую женщину, оказавшуюся вожаком банды. В свои двадцать два года она была матерью троих детей и оказалась жестокой садисткой, по сути, добившей Сергачева. Как потом показало следствие, на счету банды числилось еще два убийства и разбойные нападения на отдыхавших ветеранов в домах отдыха Брянской области.
Процессия свернула к центральному проспекту Жуковки, собираясь провести митинг у здания местного отделения внутренних дел. Крутов задумчиво глядел ей вслед, и душу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад возвращению, с другой – огорчен и расстроен таким совпадением, встречей с траурной процессией, с третьей – вдруг понял, что возвращается вовсе не домой, не в страну детства, а в другую страну, совершенно не похожую на прекрасные картины детства, живущие в памяти. Семнадцать лет назад, когда он уезжал из Ковалей и из Жуковки, людей ради спортивного интереса не убивали.
Так, с растрепанными чувствами, удивляясь своей сентиментальности, Крутов и выехал из райцентра, решив не заезжать к дядьке Ивану, который жил недалеко от железной дороги. Остро захотелось поскорей увидеть родные места, вдохнуть полузабытый запах родины и вспомнить молодость, что тоже, в общем-то, не было свойственно полковнику безопасности в расцвете сил, обладающему трезвым взглядом на жизнь и накопившему кое-какой жизненный опыт.
Пятнадцать километров от Жуковки до Фошни Крутов преодолел за двадцать минут, а вот оставшиеся три до Ковалей ехал со щемящим чувством узнавания и ожидания. Знаком был каждый куст, каждое дерево, каждый поворот дороги. За мостом через Березну он и вовсе остановился, разглядывая уходящее вправо болотце, где он когда-то собирал малину. В памяти всплыли строки Некрасова:
И вот они опять, знакомые места,
Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста,
Текла среди пиров, бессмысленного чванства,
Разврата грязного и мелкого тиранства…
Егор усмехнулся невольно, мысленно произнося последние слова. Мелкого тиранства в жизни отца и деда было много, а вот насчет пиров и разврата – чего не наблюдалось, того не наблюдалось. Зато хватало работы и беспросветной нужды: дед с войны вернулся инвалидом и вынужден был хвататься за любую работу, отец же пил по-черному, хотя, в сущности, был человеком незлобивым и мягким. Умер он два года назад в возрасте шестидесяти лет, почти вслед за дедом. Мать Крутова, переехав к родственникам по линии бабушки на Украину, пережила отца всего на один год. Зато бабка Аня в возрасте девяноста семи лет еще держалась молодцом, Егору в прошлом году удалось навестить ее и получить заряд бодрости и любви, в которых он подспудно нуждался, не признаваясь в этом даже самому себе. В Ковалях же у него остались только двоюродные дядьки – двое, Осип и Василий, тетки – трое, Ксеня, Валя и Фруза, и двоюродные сестры – тоже трое, Татьяна, Нина и Лида, имевшие собственные хозяйства и подрабатывающие на полях бывшего колхоза «Ленинский путь», теперь – агрофирмы «Медвежий угол».