Устроившись поудобнее, мы стали обсуждать, какую цель преследуют стражи порядка. И в конце концов опять сошлись на том, что, скорее всего, это охота за каким-то опасным преступником. Тогда мы стали присматриваться к пассажирам, нет ли среди них подозрительного типа. Однако такого не оказалось. Все попутчики были обычными людьми.
В Хельсингёре мы пересели на другой поезд, а выйдя на своей остановке, к своему огромному удивлению, увидели обоих полицейских. Сошедших оказалось всего пять человек: трое нас, а двое других — те сыщики.
Глядя на них, Очкарик прошептал:
— Интересно, что им здесь понадобилось?
— Наверно, уже успел распространиться слух о нашем намерении провести здесь каникулы, — иронически ухмыльнулся Эрик. — Поэтому-то поселковые власти затребовали на всякий случай подкрепление из Копенгагена. Если же говорить серьезно, то здесь что-то происходит! Я нисколько не удивлюсь, если мы с ходу столкнемся с каким-то серьезным делом.
— Полицейские появляются всегда там, где случается что-то таинственное и необычное, — добавил я.
— Это точно! — воскликнул Эрик с таким видом, будто услышал нечто особенно умное.
Оба служителя закона взяли в руки чемоданы и направились в сторону поселка. Надо было пройти чуть больше полутора километров по песчаной проселочной дороге, вьющейся между полями.
Взвалив на себя свой багаж, мы направились вслед за ними. Наши велосипеды должны были прибыть с вечерним поездом.
Пройдя приличное расстояние — полицейские были все время в поле нашего зрения, — мы заметили Катю. Она спешила из поселка, чтобы встретить нас, и уже издали стала размахивать руками. Мы помахали ей в ответ.
— Послушайте, — сказал Очкарик. — Я считаю, что не следует говорить ей об этих полицейских. Во всяком случае, хотя бы до тех пор, пока не выясним, для какой цели они сюда прибыли. Как думаете?
— О чем говорить?! — вскричал Эрик. — Конечно же, нет никакой нужды волновать ее без надобности.
Катя уже пробежала мимо полицейских, не обратив на них никакого внимания. Я был очень рад снова видеть ее. Мне как-то не хватало нашей подруги в течение этих двух месяцев, прошедших с летних каникул.
Тут надо, пожалуй, объяснить, почему мы решили пока ничего не говорить ей о полицейских. Дело в том, что Катин отец — беженец. Он, как я уже упоминал, из славян. Фамилия его столь трудна в произношении, что я ее даже не запомнил. Он носит окладистую бороду. Думаю, что он много и успешно работает, но мы знаем его не слишком хорошо. По-датски говорит бегло, но еще с ошибками, так как живет в нашей стране всего несколько лет. Катя же находится в Дании давно. Ее мать — датчанка, а после ее смерти девочка жила у тетки в Копенгагене, пока не приехал отец и не купил в этом поселке небольшой дом. По пятницам к ним приходит домработница и наводит порядок. Все остальное на Кате. Ей уже четырнадцать лет. В школу она не ходит, но отец сам занимается с ней языками, математикой и другими предметами.