Война, как к ней ни готовились, все равно началась неожиданно. Бои за столицу были упорными и кровопролитными, федеральные войска вламывались в Грозный бронированным кулаком, состоящим из десятков танков, бронетранспортеров и боевых машин пехоты. В ответ чеченцы вгрызались в них стрелами одноразовых гранатометов, огнем танков, врытых в землю, и артиллерией с закрытых позиций.
Первое время бойцы Шеравина подбирали раненых солдат и офицеров войск противника и даже пытались оказывать им первую медицинскую помощь, прежде чем обменять их федералам на своих. Однажды его «афганцы» захватили целый взвод обозников. Грязные, лопоухие, с впалыми щеками, они больше походили на безродных волчат. Этих Мусса не стал возвращать их командирам даже в обмен на трупы погибших боевиков. Вернул только матерям, приехавшим на Кавказ за своими чадами. Передача происходила под вспышки многочисленных фотоаппаратов и мерное жужжание видеокамер. Все мировые агентства демонстрировали кадры этой акции. Но вскоре стало не до красивых жестов, бои раскалялись все яростней и ожесточенней. Недавние русские пацаны, чудом уцелевшие в первых боях, матерели, крепли и уже не уступали опытным вайнахам. У горцев пропала высокомерная надменность к этим ушастым мальчишкам, осталась лишь злость.
Грозный и окрестные населенные пункты превратились в руины. Поселок, в котором жил тейп Шеравиных, трижды за короткое время переходил из рук в руки. От подвала дома, где пряталась его родня, осталась огромная воронка с опаленными краями. Никто не мог сказать, образовалась ли она после попадания федеральной ракеты или от фугасного снаряда чеченской пушки.
Мусса, не считая среднего брата, затерявшегося на просторах далекой Сибири, остался один-одинешенек, и теперь его уже не интересовали судьбы ни раненых, ни пленных. Он отдал их души и жизни на откуп своим моджахедам, многие из которых также лишись близких и родных.
Как ни дрались боевики за Грозный, их все же выдавили в горы. К тому времени Мусса Шеравин был назначен командующим одного из фронтов и в его отряд влилось несколько других, в основном состоящих из горцев.
Теперь течение войны сменилось с интенсивных действий на вялотекущие. Несколько месяцев пришлось даже просидеть на сопках, осадив русских морпехов, которые заняли один из аулов. Времени на размышления было предостаточно, и часто, лежа в теплом финском спальном мешке, Мусса вспоминал папку из архива КГБ. Теперь многое осмысливалось по-другому. Если дед совершил, по убеждению чеченцев, подвиг, защитив гостя и двоюродного брата, то, по мнению самого Муссы, родственник деда оказался далеко не героем. Мало того, что нарушил присягу, сдавшись в плен, предав товарищей по оружию, так еще пошел в услужение врагу. Подверг опасности семью родственника, а его самого обрек на смерть. Память услужливо напомнила о последних словах отца. «Сын за отца не отвечает». Теперь приходилось задумываться, а как бы он поступил с детьми предателя? Как историк, Мусса понимал, что даже тиран не станет бездумно карать всех до седьмого колена за одного провинившегося. Для развития страны нужны ученые, врачи, учителя, а не тупо исполняющие тяжелую непосильную работу каторжане. «Сын за отца не отвечает» – фраза, дающая возможность развиваться потомкам репрессированных. Психология была проста и в то же время безотказна, штрафники всегда из кожи вон лезут, чтобы реабилитироваться, даже за те преступления, что совершили другие. «Но стоило только системе дать сбой – и весь механизм тут же развалился. Слабость власти позволила ожить и развиться давним обидам, превратив их в кровожадных монстров», – тяжело вздохнул Мусса, война стала неинтересной, теперь уже казавшаяся убийством ради убийства.