Сатанинская пристань (Клугер) - страница 3

4.

По мере того, как я приближался к дому, хорошее настроение сходило на нет. Причиной тому была предстоящая встреча с отцом и, как следствие, семейный обед. Отец не терял надежды на то, что я пойду по его стопам. Иными словами - в один прекрасный день отправлюсь в походный лагерь царя Леонида и стану спартанцем. Ребята с нашей улицы говорили, что спартанцы готовятся к очередному походу. Если это так, то, видимо, страстное желание отца напялить на меня бронзовый шлем и кожаный панцирь стало горячее. Меня спасало то, что мать не любила спартанцев, иначе бы я не отвертелся, вдвоем они бы со мной справились. Но мать каждый раз пыталась доказать мужу, что для сына (то есть, для меня) будет лучше и полезнее стать пажем при дворе Людовика ХП или Франциска Васильевича. При этом она напирала на то, что имеет обширные связи как при одном, так и при другом дворе. Естественно, что споры о моем будущем разгорались именно на семейных обедах, поскольку в другой обстановке родители мои не встречались. Ни к чему эти споры не приводили, каждый оставался при своем мнении. Временами - чем дальше, тем чаще - мне казалось, что они не слышат и не слушают друг друга, просто каждый торопится произнести вслух то, что подготовил к встрече, нимало не интересуясь результатами. Рано или поздно они все равно что-нибудь придумают, мне придется смириться с их решением. Лучше, конечно, позже, чем раньше, ни перспектива стать пажем, ни перспектива стать спартанцем меня не радовали. Так что пусть спорят подольше и без меня. Стол был накрыт под навесом, во дворе. Отец никогда не входил в дом - за исключением одной ночи, около семнадцати лет назад. - Наконец-то, - мать уже сидела за столом. - Мог бы и пораньше вернуться. - Разве я опоздал? - Я хочу поговорить с тобой до прихода отца. Сегодня - твой день рождения. - Знаю, - я нимало не придавал значения этому факту. - Тебе сегодня шестнадцать. - Ну и что? - я пожал плечами. - В прошлом году было пятнадцать. Какая разница? - Большая, - мать поджала губы. - Пора подумать о будущем. - Что о нем думать? - Тебе очень пойдет бархатный берет. - Не сомневаюсь. - И короткая шпага. - Возможно, - я не хотел спорить. С минуты на минуту придет отец, вот пусть они и спорят. Без моего участия. - Все очень просто, - сказала мать. - Я предупрежу камергера, и тебя примут. Никаких проблем. - Отлично, - сказал я. - Можно, я поем? - Нужно только решить, к которому из королей ты пойдешь на службу. - К самому лучшему, - сказал я. - Наверное, к тому, который ближе живет, - сказала мать. - Гениально, - сказал я. - А поесть можно? В эту минуту, наконец, заскрипела калитка, и во двор вошел отец. Мать замолчала. Он прошел в дальний угол двора. Я заметил, что его панцирь разорван на боку, а над глазом запеклась кровь. - Почему так поздно? - сухо спросила мать. Он не ответил. - Что случилось? - спросил я. Отец снова не ответил. Он возился с застежками и ремешками своего панциря и ругался вполголоса. - Помоги ему, - сказала мать. Я не пошевелился. Я не мог преодолеть отвращения, которое вызывало во мне все, что связано с оружием или войной. Я не мог заставить себя прикоснуться к панцирю. Отец справился с доспехами без моей помощи и вернулся к столу. Мать подала ему ломоть праздничного хлеба и кружку молока. Он принялся за еду. У меня пропал аппетит. Больше всего мне хотелось, чтобы традиционный разговор начался как можно позже, а еще лучше - не начался бы вообще. Отец доел, смахнул крошки на пол и сказал: - Война. - Опять, - мать вздохнула. - Вам еще не надоело? Он тяжело посмотрел на нее и ничего не сказал. - С кем? - спросил я. - С Центральным Рынком. Не зря у меня портилось настроение. За Центральным Рынком жила Моя Девушка. Значит, наше примирение откладывается, как минимум, на три-четыре дня. - С Центральным Рынком? - задумчиво спросила мать. - А где это? - На юге, - сказал я. - Точнее, на юго-западе. Она удивилась. - Там же нечем дышать! Как же там воюют? Отец поднялся из-за стола, молча осмотрел автомат, повесил на плечо тяжелый щит. После этого подошел ко мне и хмуро сказал: - Собирайся, пойдешь со мной. - Зачем? Для отца подобный вопрос звучал, по меньшей мере, нелепо. Тем не менее, он ответил: - Пора начинать. - Наш президент распустил гвардию, - сказала вдруг мать. - Я имею в виду, старую гвардию. Скоро будут набирать новую. Может быть, дня через три. Или четыре. Так говорят при дворе. Во всяком случае, я так слышала. Отец молча смотрел на меня. Я медленно поднялся из-за стола. Он кивнул и направился к калитке. - А казнить их будут, видимо, завтра, - сказала мать. - Кого? - спросил я машинально. - Старых гвардейцев, кого же еще? - мать отщипнула корочку хлеба. Президент не может набирать новую гвардию до казни. Вот я и подсчитала: если через три дня будут набирать новую, значит, старую гвардию казнят завтра или послезавтра. Отец остановился у калитки и вопросительно посмотрел на меня. Я не двигался. - Я жду. - Не пойду, - сказал я. - Не хочу. Он пожал плечами: - Как хочешь, сегодня у меня нет времени тебя уговаривать. Он ушел. Я посмотрел на мать. Она молчала, но по ее торжествующему лицу видно было, что в споре о моем будущем она уже считала себя победительницей. Зря она так считала. Становиться пажем мне хотелось еще меньше, чем становиться спартанцем. - Ты оскорбил отца, - сказала мать сдержанно. - Когда он вернется, попроси у него прощения. - Если вернется, - сказал я. - Что? - Ничего. - Впрочем, - сказала она, - он тоже неправ. Ты уже взрослый. С твоим мнением следует считаться. Она имела в виду свое мнение. - Эти спартанцы, - мать брезгливо поморщилась, - редко моются и едят всякую гадость, - она выжидательно посмотрела на меня. Я промолчал. - Голова болит, - сказала мать. - Пойду прилягу. Я снова промолчал, я понимал, что никуда не денусь, отправлюсь вслед за отцом, едва только мать уйдет к себе.