Маив и Кормак согласились, что это хорошая мысль, но Фиона отнюдь не была в этом уверена.
— А ребенок будет сильно кричать? — поинтересовалась она.
— Поживем — увидим, милая. Вы и вправду считаете, что мне можно не ходить с вами? У меня просто ноги отваливаются. Скажите Орле, что я немного устала, но завтра утром буду у нее непременно.
— Ты уверена, что с тобой будет все в порядке, если ты останешься одна? — спросила Фиона.
Элис не могла дождаться, пока они уйдут, чтобы остаться одной и подумать.
— Со мной все будет хорошо, — успокоила она их. — Когда я отдохну, мне станет лучше. Вы не забыли взять деньги для проезда в трамвае? Маив, поаккуратнее неси цветы, чтобы они не поломались. Кормак, надень другие ботинки. На улице идет дождь.
Она проводила их в коридор — ноги у нее словно налились свинцом, — помахала им рукой со ступенек, вернулась в дом, захлопнула дверь и разрыдалась в голос.
«Ты проклятый лицемер, Джон Лэйси! — выкрикнула она. — Ты превратил мою жизнь в ад, обвинял меня в том, что я изменяю тебе, а сам все это время… — Она пнула диван-кровать и ушибла ногу. — Ты оскорбительно отозвался даже о нашей Орле». Как же он назвал ее? Маленькой шлюхой. Кто же тогда та женщина, с которой он жил?
Если только Джон не женат на ней! В таком случае он стал многоженцем, и Элис могла бы заявить на него в полицию. Но это будет означать, что она больше не сможет гордо нести голову, живя в Бутле.
Неудивительно, что Джон давал ей такие жалкие гроши на хозяйство, — он покупал ковры для своего второго дома, покупал фургоны, установил в конторе телефон. А ей так хотелось иметь ковер на весь пол у себя в гостиной! И как было бы здорово, если бы они всей семьей могли выезжать на выходные куда-нибудь за город в фургоне. Когда Кормак сдал экзамены и получил стипендию, она могла позвонить Джону по телефону из салона, а не ждать до полуночи, чтобы рассказать об этом. Собственно говоря, если бы она знала о телефоне, то никогда бы не догадалась о его двойной жизни — она просто позвонила бы, чтобы рассказать об Орле.
Элис вышла в гостиную и опять пнула кровать, на которой он спал, потом, плача, повалилась на нее. О господи! Здесь был его запах . Весь дом пропах им: не только кровать, но и кресла, даже воздух. Ей надо было вырваться отсюда, и у нее было единственное место, куда она могла пойти и поразмышлять в тишине, — место, где ничто не напоминало ей о Джоне.
Она уселась на свое излюбленное место под средней сушилкой. Ночь быстро вступала в свои права, было уже почти совсем темно. Впрочем, и день сегодня был каким-то серым и тусклым. «Сегодня был самый плохой день в моей жизни», — прошептала Элис.