Где-то я читала, что есть люди, всю жизнь прожившие с чужим паспортом, все равно что в подполье. Они не жили, а влачили существование, кляня все и вся, И хоть сравнение, может, и неудачное, но мне кажется, будто я тоже живу по чужому паспорту. Я боюсь. Это та боязнь, о которой я написала вначале.
Я давно хочу подать заявление в комсомол. Но решимости не хватает. Я ничего не скрываю, но и ничего не говорю. Меня знают как Маринку Гречанову, хорошего (пусть даже так!) токаря, рационализатора, занимающегося в вечернем техникуме, неплохую подругу (я никому никогда не причинила зла, кроме как тебе, мой дорогой дядя, да и себе). Но прошлое мое никому не известно. Я никому не говорю о нем, я всегда думаю, что сказать, если спрашивают меня о нем (как противно все обдумывать, лишь бы не было лишних вопросов!).
Когда меня будут принимать в комсомол, я должна буду сказать обо всем. И вот этого-то я страшусь. Я не хочу, чтобы мне делали милость, принимая. Но может быть и обратное: мне откажут. Люди есть люди. А я этого не вынесу, дядя.
И то же самое происходит у меня со Славой. Он ничего не знает. Я старалась избегать разговора обо мне. Но он неглупый. Он понимает, что я что-то скрываю. Да я и не могла бы всю жизнь жить по чужому паспорту с любимым человеком. Это подло! Если ему рассказать, как он все это воспримет? Отвернется от меня?
Мне страшен позор, одиночество. Я боюсь потерять Славу. Мне тогда уже некуда будет бежать.
Слава сейчас тяжело болен. У него воспаление легких. Сидя у его кровати, я передумала, кажется, все, что возможно и невозможно. Но ни к чему я так и не пришла. Если б ты знал, как мне нужно твое честное, прямое слово, как я его жду! Я уверена, что ты ответишь мне. Так ведь?
Больше ни о чем писать я не могу. Да и ничего особенного нет.
Тетю Симу и ребят поцелуй от моего имени.
Твоя Марина.
P. S. Посылаю тебе свою фотографию. Ты, наверно, забыл, какая я. Снималась летом.
Павел Евгеньевич Быков — Марине Гречановой
Ленинград, 21 октября 1940 года
Дорогая моя девочка! (Ты ведь всегда для меня будешь девочкой.) Сегодня получил твое письмо. И скажу, что оно взволновало меня больше, чем твои прошлые затеи, все вместе взятые. Ты права: ошибаться сейчас тяжелее, чем в дни минувшие.
Как бы я поступил на твоем месте? Попробую объяснить, Маринка. Для меня в жизни существует одна главная, главнейшая категория — честность. По ней, как по термометру, я измеряю, оцениваю человека, коммуниста, комсомольца. И я убежден: именно в том, как мы относимся к окружающему, как воспринимаем его, в какие отношения с людьми вступаем — открытые, прямые или завуалированные, когда один увиливает от другого, что-то недоговаривает, — именно в этом заключена истинная ценность каждого человека. Тот, у которого «душа потемки», не может быть хорошим. Это аксиома. Ведь Слава тебе и понравился прежде всего тем, что он «открытый, честный». Так ты пишешь?