- О, Боже!
- Что, действительно они?
- Они. На красной машине. Что им тут понадобилось?
- Они что, никогда у тебя не бывали?
- Тысячу лет назад, до ссоры. - От ворот донесся пронзительный звон колокольчика. - Что же делать? Притвориться, что мы не слышим?
Колокольчик трезвонил с неотступной равномерностью и Инге стало ясно, что никакое притворство не поможет.
- Иди, открой им, Клаус, - обреченно сказала она. - И пригласи в дом.
Потому что мамка говорит неправду, вот! Я так ей и сказал и нечего сразу драться. Я бы тоже мог ей вмазать, если бы захотел, я сильней ее. Я бы мог схватить ее за руки, - нет, это не выйдет, она будет пинать меня ногами, - я лучше скручу ей руки сзади за спиной одной рукой, как Ури меня учил, когда показывал приемы, но она может начать лягаться, так что надо стоять от нее сбоку, и тогда ей будет трудно меня лягнуть. Она, конечно, станет вырываться, но я сильней и могу сделать ей больно, чтоб она знала, как врать. Чтоб она знала! Чтоб знала! Чтоб знала!
Ну вот, из-за нее я сломал руль на своем велосипеде! Теперь придется катить его в гору до самого замка, там мы с Ури его починим. Ури может что угодно починить, фрау Инге говорит, что у него золотые руки. Но я много раз об него ударялся, когда он учил меня приемам, и точно знаю, что они совсем не золотые, обыкновенные руки, как у всех. И мамка все врет, когда говорит, что он не такой как все люди, а исчадье зла: мы когда ходили с ним в карьер за камнями, он подошел к дереву пописать, а я пошел за ним посмотреть, и ничего там, куда он писал, не случилось. А мамка говорила, что там все должно было почернеть и превратиться в пепел.
С тех пор, как мамка стала часто ночевать у тети Луизы, она начала здорово завираться. А вчера после праздника она совсем обалдела. Привела зачем-то в дом пьяного булочника Петера и они среди ночи стали пить пиво и рассказывать друг другу, как они здорово проучили фрау Инге - чтоб не задавалась. Они так громко хохотали, что я никак не мог заснуть. Я терпел, терпел, но конце концов не выдержал и заорал, чтобы они перестали шуметь, потому что мне надо рано вставать на работу. И тут мамка совсем взбесилась и пошла врать, и пошла - будто мне фрау Инге дороже родной матери, потому что она меня околдовала приворотными травами, которые у нее в шкафу за стеклом. И что она, мамка, еще до этих трав доберется и расскажет о них кому надо, а потом понесла такое про Карла и про Ури и даже про Отто, что я не выдержал, схватил велосипед и поехал в замок. Лучше я открою калитку своим ключом и лягу спать на полу в кормовой, - у меня там есть старое одеяло и матрац, - чем слушать ее вранье. Я думал, что мамка пожалеет, побежит за мной и станет просить, чтобы я не уезжал среди ночи, но она только погрозила мне вслед кулаком и крикнула: