Вильма подняла забрало:
- Как это - отложить? - воскликнула она. - Ведь мы же договорились!
Инге устало откинула волосы со лба:
- Мне очень жаль, но я боюсь, мы договорились неправильно. Во-первых, я так и не нашла план.
Доротея сняла шлем:
- Бог с ним, на первый раз можно и без плана.
- А во-вторых, - сказала фрау Инге твердо, - уже двенадцать часов и у меня полно работы.
- Но мы так мечтали увидеть замок! - захныкала Вильма, выбираясь из доспехов.
- Не огорчайтесь, вы еще его увидите, когда я найду план. - пообещала Инге, делая шаг в сторону лестницы. - Теперь, когда мы благополучно разрешили наши непримиримые противоречия по поводу лукового пирога, что может помешать нам... - она засмеялась и обе гостьи засмеялись вместе с ней.
- На случай, если план не найдется, вы можете обратиться в Управление по охране памятников. - сказала Вильма. - Там в архиве хранятся планы и родословные всех замков этого периода.
- А где оно, это Управление? Никогда о нем не слышала. - удивилась Инге.
- В Байерхофе. В земле Гессен. Вы там когда-нибудь бывали?
- Боюсь, что никогда.
- Тогда вы просто обязаны поехать посмотреть! - вскинулась Вильма. -
Это прелестный старинный город - настоящая жемчужина! Он сохранился с семнадцатого века в таком виде, как его построили.
- Даже американские бомбардировщики обошли его в сорок пятом. - вставила словечко Доротея.
- Далеко он?
- Отсюда километров двести, не больше. Если вы поедете туда, обратитесь к моему учителю, профессору Курту Рунге, он ведает этим архивом. Можете сослаться на меня. Моя девичья фамилия Шенке, Вильма Шенке.
За спиной Ури раздался странный звук, словно кто-то поперхнулся хлебной крошкой, но сдерживается, стесняясь кашлять вслух. Ури обернулся и увидел Клауса - он пялился на Вильму разинув рот, в уголках губ у него запеклась слюна.
Когда я услышал про девичью фамилию, я понял, что мамке ни в чем нельзя верить. Раз у Вильмы была девичья фамилия, значит, у нее был муж. Выходит, и у Вильмы был муж, и у Доротеи был муж! А значит, напрасно мамка с Эльзой про них насочиняли, будто они лижут друг друга языком в таких местах! Замужние женщины так делать не могут! Или все-таки могут? Тут я стал представлять себе, как они это делают, мне стало страшно жарко, и я не заметил, что все погасили свет и ушли, а я остался один в темноте.
Ури взял из пачки белый лист, написал: "Дорогая моя старушка", прочел написанное, поморщился и зачеркнул. Под зачеркнутым написал: "Клара, цветок души моей", прочел написанное, опять поморщился, скомкал лист и бросил в корзинку. Идея написать матери письмо осенила его внезапно и поразила своей простотой. Просто письмо, подробное, спокойное, обстоятельное, - вместо бессмысленных дорогостоящих телефонных разговоров, после которых у него на губах оставалась вязкая горечь от собственного хамства. Тут была какая-то загадка: стоило ему услышать голос матери, как из глубин его подсознания вырывались неведомые гнусные химеры, - поразительно, когда в тайниках его души (души ли?) успело накопиться столько желчи? И самое ужасное, что мать не пыталась уклониться, не прикрывала лицо руками, а кротко позволяла ему расправляться с нею со всей жестокостью, на какую он был способен. А с нею он был способен на многое. И чем больше хамства она ему прощала, чем покорнее звучали ее ответы, тем сильнее он распалялся.