— Ну зачем ты смотришь эту ерунду? — не выдержала она. — Неужели тебе не надоело?
— Оставь меня в покое и не мешай! — сказал я.
— Хорошо, хорошо, не буду, — покорно согласилась она, но через минуту опять появилась между мной и экраном. — Неужели тебе это интересно?
— Конечно, конечно, — сказал я. — Я же такого никогда не видел и не слышал.
— Чего ты не слышал? Разве в твои времена не было доноров?
— Доноры были, — сказал я, — но до такой тотальной сдачи вторичного продукта в мои времена никто еще не додумался.
Она стала меня расспрашивать, по-моему, даже не столько из любопытства, сколько для того, чтобы отвлечь меня от телевизора и затащить в постель. Но я как раз с противоположной целью стал добросовестно рассказывать.
— Видишь ли, — сказал я, — я, как ты знаешь, жил при двух исторических формациях. Так вот, при капитализме сдача вторпродукта была поставлена из рук вон плохо, а если точнее сказать, и вовсе никак не поставлена. Ну, скажем, сдача крови или генетического материала хоть как-то были организованы, а все остальное пускалось, можно сказать, на ветер. Правда, при социализме с этим делом было гораздо лучше. Мы собирали крошки, объедки, писали об этом в центральных газетах, выступали по телевидению, и результат все-таки какой-то был.
Я рассказал Искрине, что даже в нашем писательском доме у метро Аэропорт на каждом этаже стояли ведра для пищевых отходов. Запах, конечно, был неприятный, но все понимали, что дело нужное и полезное. А теперь это вообще поставлено на широкую ногу.
— Ну да, — сказала она, — конечно. Мы, я думаю, во многих отношениях ушли далеко вперед.
— Вы ушли далеко, — согласился я. — Но, по-моему, кое-что у вас не продумано.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что от вас, комунян, требуют сдавать много вторичного продукта, а первичным продуктом обеспечивают недостаточно.
По-моему, ей мое высказывание не понравилось. Она как-то нервно стала дергать свой медальон и спросила:
— Разве тебе чего-нибудь не хватает?
— Мне-то хватает, — сказал я, хотя, по правде сказать, кое-чего не хватало и мне. — Но я же не о себе думаю, не только о себе, а о людях. Нельзя же от них требовать невозможного. Надо же понимать, что вторичного без первичного не бывает.
Мои слова произвели на нее очень странное впечатление. Она вдруг изменилась в лице и сказала, чтобы я никогда ничего подобного больше не говорил.
Я удивился и спросил, а в чем дело? Разве я сказал что-нибудь крамольное? Это же всем известно, это еще Маркс заметил, что первичное первично, а вторичное вторично.