Шорох послышался снова. Кейб вспомнил, что барьер не мог пропустить его сказочного союзника. Может, Конь побродил-побродил вокруг и удалился? И вот он один перед лицом — чего?
Однако барьер сдерживал не всех. Иначе драконихи померли бы от голода.
Меч. Он же был под рукой. Но во мраке нащупать его никак не удавалось. Он начал шарить повсюду, словно пес, потерявший косточку. Кажется, он что-то нащупал — и тут над ним плеснули тяжелые крылья. Он резко обернулся.
Крылатое существо приземлилось. Это был не дракон. Скорее птица. Или человек? Две когтистые лапы протянулись к нему. Кейб увернулся.
Птица пролетела над ним, маневрируя так точно, что было совершенно ясно — в темноте она видит. На сей раз рассчитывать приходилось только на себя.
В темноте он наступил на что-то длинное и твердое — наверно, ветку. Немного, но лучше, чем с голыми руками… Так или иначе, птица слегка поумерила рвение и стала нападать осторожнее.
В отчаянии Кейб нанес в пустоту богатырский удар своей палкой. Птица отлетела в сторонку и уселась, выжидая. Кейб пошел к ней… вспомнил о той, что была у него под защитой, и вернулся. Леди он защитит любой ценой.
Птица взлетела на высоту примерно вчетверо большую Кейбова роста и начала кружиться, то снижаясь, то подымаясь, но неизменно оставаясь вне досягаемости. Кейб вертелся вслед за ней, готовый ударить, но птица аккуратно держала дистанцию и кружила все быстрее и быстрее, так что глаза не поспевали следить за ней.
Разозлившись, Кейб запустил в нее палкой — но промахнулся. Это была большая глупость, потому что он потерял единственную свою защиту. Он начал искать что-нибудь еще. Но голова кружилась от вращения птицы. Он остановился, чтобы встряхнуться…
Этого-то и ждал крылатый противник. Птица мгновенно спикировала на землю, и когтистая лапа ухватила Кейба за голову. Он потерял сознание.
Он обнаружил, что движется назад. Искатель — так звали ночного гостя люди — нашел, что искал.
Вокруг была темнота. Но не ночная. Тьма — ничто. Мрак пустоты.
Чего-то очень важного недоставало.
Кейб рождался на свет, но был он не собой. Нерожденный, он был старше и отца, и матери.
Боль.
Память о боли.
Яркий свет озарения: надо выбраться. Надо. Надо. Надо.
Тот, что называл себя Симоном, остался один. У лорда Грифона были дела поважнее, да и самому волшебнику нужно было одиночество. Только в нем и была надежда.
— Страдаешь небось, как всегда! — Громовой голос оторвал его от размышлений. Волшебник подскочил:
— Темный Конь? Я не ждал тебя так рано!
— Ха-ха-ха! — заржал Конь. — Врешь. Я тебя слишком хорошо знаю. Ты ожидаешь всего.