Это количество пустых, никем незанятых комнат, отдаваемых путешественникам, служит местом собраний ученых бонз, чем-то в роде консисторий, где решаются различные духовные вопросы.
Второй храм оказался более удобным, не смотря на то, что стоял в лощине, и к нему надо было спускаться по широкой каменной лестнице. Так как этот храм был выбран для помещения графа Муравьева, то я еще раз возвращусь к нему.
Третий был настоящий храм, то есть в нем место для помещения гостей не отнимало места у богослужения Он стоял на горе отдельным зданием; крыша остроконечная, оканчивающаяся бронзовым пламенем, казавшимся издали короной, венчающей крышу. Внутри его, среди превосходной резной работы из кипариса и камфарного дерева, среди столбов, выполированных, как мрамор, среди висящих между столбами разноцветных хоругвей и флагов, — на алтаре стояло колоссальное бронзовое изображение какого то ками обставленное массивными канделябрами, горшками с цветами, гофеями, чашечками с рисом и саки, курившимися свечами. В боковых часовнях на бронзовых дощечках написаны имена усопших, и перед каждою дощечкой стояло приношение. Вид от храма превосходный. Прямо — обрыв горы был замаскирован покрывавшими его деревьями, правильно подстриженными, из чащи которых вырастало несколько величественных кедров; ветви их, распространяясь, как огромные лапы, венчались иглистою крышеобразною верхушкою; далее виднелся город застроенною, плоскою равниной; за ним — залив с пятью насыпными укреплениями; потом пришедшая вчера наша эскадра, вытянувшаяся в линию, за которою даль уже скрадывала формы предметов; там отдаленный берег казался облаком, a линия горизонта пропадала в тумане. Сотни белых точек рябили по заливу, то лодки и фуне (джонки) японцев, сновавшие в разных направлениях. Из зелени раздавались громкие голоса цикад, перебивавших друг друга; можно было следить за пением каждой; по мотивам различают семейства этих музыкантов-насекомых.
Последний храм был в левом конце города. До него было очень далеко; японские чиновники, нас сопровождавшие, опустили головы и изнемогали. Вероятно, не помянули они нас в этот день добром. Было жарко, полицейские сменялись каждую четверть версты, и музыка их железных палок сильно надоедала нам. Шли мы по каким-то переулкам; раз прошли мимо театра, здания, украшенного множеством фонарей; наконец, фламандская обстановка маленьких улиц стала чаще скрываться в зелени; чаще стали попадаться сады и цветы; вот род оврага, и по дну его течет ручей; через ручей мост, и около него несколько лавчонок; наконец, и храм, скрывающийся в зелени; за ним сплошные сады-леса, освежающие своею тенью и листвой воздух. Вот мы и пришли. Чиновники просят подождать: — им надо предупредить бонз, что мы хотим осмотреть храм, и предлагают тем временем зайти в ближайшую таберу. Что за прелесть была эта табера, — беседка в кустах зелени и цветов, открытая со всех сторон! В ней мы отдохнули, утолив жажду чаем и арбузом. На нас смотрела всюду следовавшая за нами толпа: ребятишки перелезала через забор, показывались из-за кустов, но часто слышимое сотрясение железной палки полицейского ограничивало их любознательность. К храму вела аллея исполинских кедров, стволы которых были прямы как колонны; ветви, широко разрастаясь, переплетались с ветвями соседних дерев, составляя сплошной зеленеющий навес. Внутри храма мы видели то же, что и в предыдущем; тот же алтарь; те же украшения. Но растущая в изобилии зелень особенно живописно обставляла это убежище религии. На самом дворе росли кедры; белые стены многих часовен, с резными порталами, мелькали между зеленью и серыми стволами величественных дерев. У лестницы, ведущей в храм, кроме известных собак, стояли две массивные бронзовые вазы.