До завтрака мы успели сходить к нашему консулу, разменяли бывшие у нас французские деньги на английские и дорогою потолкались на площади, среди которой выстроено довольно большое здание, биржа, где вместе и заседает парламент, и дают концерты. Между деревьями толпились разноцветные жители мыса. Тут было нечто в роде нашего толкучего рынка: продавалась также всякая дрянь, с тою только разницею, что все продавалось с аукциона, — кусок сыра, миска, стаканы, гравюры разного содержания, кожи, гвозди. По субботам, особенно если к этому времени придет корабль из Европы с товарами, аукционы на этой площади принимают обширные размеры. Я подошел к продаваемым лошадям; мальчик малаец, точно наш цыган, несколько раз проедет перед набивающею дену публикою, поднимая лошадь в галоп; аукционер кричит страшным голосом, стуча молотком; в это же время звук медной тарелки привлекает публику к новой группе; там продается фура с волами, какой-нибудь экипаж с запряженными лошадьми, корова, книжная лавка, детская библиотека, около которой толпятся, по обыкновению, маменьки и няньки; шкиперы рассматривают байковые рубашки, блоки, веревки и пр. Шум, крик, говор, стук, толкотня, точно у нас в Москве, в Зарядье!
Мы пришли в гостиницу прямо к завтраку. В общей зале был накрыт стол, который буквально гнулся под тяжестью блюд, покрытых жестяными колпаками. Наш общий приятель А. С. О. всегда приходит в поэтический экстаз, усевшись за хороший английский стол. Так например, стол с блюдами, покрытыми блестящими жестяными колпаками и всеми принадлежностями холодно сервированного стола, уподобляет он обширному ландшафту, где вершины гор восходят из густого тумана: когда туман начнет редеть, взору путешественника являются поэтические подробности картины: то озеро, блистающее на солнце, то роща среди луга, скалы с водопадами, лес по горам… Так и здесь, когда рыжий англичанин проворно откроет все блюда, сняв колпаки, проголодавшемуся страннику предстанут все соблазнительные подробности картины, то величественный ростбиф, скалою возвышающийся на блюде, то окорок, заплывший жиром, то молодая редиска в соседстве с живительными кистями винограда. Насытившись, поэт пускался в умозрения и, как новый Линней, строил для блюд систематическую классификацию; он делил блюда на существенные, любопытные, серьезные, игривые и пр., прибавляя, впрочем, что он нелицеприятен и ни которому из них не отдает исключительного предпочтения.
После завтрака мы пошли осматривать город. Капштадт, или Каптаун, как он стал называться со времени английского владычества, то есть окончательно с 1815 года, — главный город и самый значительный порт «капских» колоний. Место живописно и удобно для города. Он основан голландцами в 1650 году; в нем около 30,000 жителей, более англичан. Выстроен правильно, все улицы пересекают одна другую под прямым углом, и потому в нем нет ни одного места, которое бы особенно могло понравиться или остановить внимание; дома все похожи один на другой: внизу лавки и магазины, наверху живут хозяева. Каптаун укреплен несколькими батареями; в нем живет губернатор колоний и собирается парламент. Особенно развита здесь жизнь коммерческая; около 700 судов приходит и уходит ежегодно, или для сгрузки товаров в городе, или чтобы запастись материалом по пути в Индию, Китай и проч., вследствие чего Каптаун служит местом свидания людей со всех концов мира. За столом в гостинице приходится сидеть с приезжим из Порт-Наталя, из Индии, из Чили, из разных городов Европы, и все они «стеклися для стяжаний…» В Каптауне нет праздных людей, все заняты делом, начиная с банкира англичанина до последнего готтентота, который свозит с улиц сор. Может быть, поэтому общественная жизнь здесь совершенно не развита; вечером семья сидит обыкновенно дома; в высшем кругу вечера, собрания и балы бывают очень редко и даются только по какому-нибудь важному случаю. Нам удалось попасть на один бал. Оркестр состоял почти из одних малайцев; дамы держались что, танцевали будто по нотам, никто не сделал ни одной ошибки, ни лишнего движения: скучно, скучнее даже нежели у нас на балах. На мой вопрос, часто ли бывают здесь собрания. Одна дама поспешила ответить, что очень редко, и что одна из главных причин этого — что бы вы думали? — то, что нет средств отыскать слугу, который согласился бы служить вечером; все они (т. е. слуги) проводят это время в своих семействах, или по своему усмотрению. Оригинальная причина необщительности в городе!