Полисмен поймал китайца, продавца игрушек, какого-то парса, почтенного усача, с горбатым носом и ястребиными глазами, пришедшего в гостиницу также за каким-то делом. Едва успел я окончить последний эскиз, смотрю, полисмен тащит еще китайца, который, с коромыслом на плечах, зазевался среди двора. Китаец не хотел идти; полисмен сдернул с его головы остроконечную, величиною с крышу, шляпу и принес ее в комнату. Китаец осердился, прибежал и ударил полисмена коромыслом. Сделалась история; как водится, их обступили; несколько немцев, сидевших около меня, пришли в благородное негодование; я отчаивался, думая, что мой сеанс расстроится. Однако, все скоро уладилось: китайцу, получившему от полисмена несколько подзатыльников, возвращена была шляпа, и он, бранясь, побрел со двора.
Между тем, передо мною уже стоял прехорошенький мальчик из индусов. Подобная фигурка была бы очень у места возле какой-нибудь красавицы-матери. Представьте себе тоненькую грациозную куколку, обтянутую черною, но нежною кожей, с большими умно-светящимися глазами, с веселою и доброю улыбкой, выказывавшею зубы ослепительной белизны. Нарядите эту куколку в восточный легкий костюм, — чалма на голове, белая курточка и панталоны, дробящиеся в легких складках, — и вы составите себе приблизительное понятие об этом грациозном ребенке. Ему было лет десять.
За индусом следовал уроженец Явы. Как хорош был индус, с своим детским взглядом, блестевшим чем-то наивным и в высшей степени приятным, так дурен был яванец, также мальчишка, с огромными выдавшимися вперед губами, с деснами, изъеденными бетелем, который жуют почти все жители здешнего архипелага. Взъерошенные волосы вырывались клочками из под красного платка, наброшенного на голову; в лукавых глазах было выражение волчонка, раздразненного, но чувствующего свое бессилие. Он беспрестанно смеялся, как будто не в силах был удержаться; на нем была какая-то масляная куртка и за поясом торчал крис (кинжал). В то время, как я доканчивал рисунок, слух мой был поражен странными звуками; кто-то с изумительною быстротою отбивал языком и по временам издавал звуки, напоминавшие крысиный писк. Я поднял глаза: в комнату входили две фигуры в чалмах, с какими-то тряпичками и железными прутьями в руках; за ними следовало несколько любопытных.
— Жонглеры, сказал немец.
Я был доволен как нельзя больше; во-первых, мог видеть индейских жонглеров, во-вторых, мог срисовать их ex ipso fonte. Они уселись на полу; старший, с выражением юродливости в лице, сел впереди и стал вынимать из тряпичек нужные для представления вещи: несколько медных чашек, какую-то нелепую куклу, кусок дерева, змею, сшитую из тряпок, и шарик. Все это размещал он, с разными ужимками, и сопровождал каждое свое движение отбиванием языком дроби с неимоверною быстротою; младший, мальчик лет пятнадцати, в красной чалме, поместился несколько сзади, приготовляясь помогать учителю, и по временам вторил его странным присказкам. Только что они расположились, я остановил их и стал рисовать. Около нас образовалась порядочная толпа: все, и срисованные, и ожидавшие очереди быть срисованными, стояли кругом в живописных позах; кто уселся на полу, кто, изогнувшись, облокотился на притолоку. Сидящие за столом немцы, верные себе везде, по временам острили: «Lassen sie sich, Hr. Müller, auch zeichnen,» скажет один из них и сам же засмеется: — «sie sind ja auch ein echter Singa purianer,» добавят они в пояснение…. Жонглер, вероятно, не совсем понимая, зачем его прервали, глядел исподлобья каким-то потерянным, как будто его окатили холодною водой. Голый индус, стоявший против меня, мальчик лет двенадцати. с длинными волосами на затылке, с приятным выражением веселенького личика, казалось, был тоже очень удивлен, и с нетерпением ожидал, будет ли жонглер показывать свои штуки?