Tweenie (1940)
Перевод: Т. Гинзбург
Джефферсон Скэнлон вытер взмокшую бровь и глубоко вздохнул. Он потянулся дрожащим пальцем к переключателю — и остановился. Его модель, на которую ушло более трех месяцев напряженного труда, была, можно сказать, последней его надеждой. Он вложил в нее добрую долю тех пятнадцати тысяч долларов, которые сумел наскрести. И сейчас должно было решиться, выиграл он или проиграл.
Обхватив руками свою пылающую голову, он простонал:
— О боже! Она должна работать, должна! Мои расчеты верны, и я создал нужное поле. По всем законам науки оно должно расщеплять атом. — Он встал, выключил бесполезный рубильник и в глубоком раздумье зашагал по комнате.
Его теория верна. Но если теория верна, значит, установка собрана неверно. Но установка собрана верно, значит, теория…
Где-то неподалеку заорали мальчишки, нарушив ход его мрачных раздумий. Скэнлон нахмурился. Он не терпел шума.
Крики приближались, усиливались, становились отчетливее: «Хватай его, Джонни!», «Эй, держи!»
Меньше чем в двухстах ярдах от Скэнлона дюжина мальчишек выскочила из-за угла и понеслась ему навстречу.
Скэнлон невольно заинтересовался. Они набросились на кого-то с характерной для своего возраста жестокостью.
Скэнлон от изумления едва не выронил трубку, потому что беглецом был твини — полукровка, гибрид Земли и Марса. Ошибиться не давал совершенно белый, жесткий как проволока хохол, больше похожий на ерш для мытья бутылок или на иглы дикобраза, чем на обыкновенные волосы. Скэнлон с удивлением подумал: как твини мог оказаться вне стен приюта?
Мальчишки снова нагнали полукровку, и их враждебный рев усилился. А затем потрясенный Скэнлон увидел, как взметнулась вверх и опустилась тяжелая доска. Происходившее было настолько дико, что он, не помня себя от возмущения, бросился с кулаками в самую гущу.
— Прочь, варвары! Прочь отсюда, пока я… — Хватив ближайшего хулигана башмаком по заднице, он одновременно бросил наземь двух других.
Скэнлон очутился один на один с твини, который, не переставая всхлипывать, опасливо поглядывал на него.
Он заметил, что твини, вымахавший сильно в длину, был устрашающе худ, что одежда его состояла из каких-то грязных лохмотьев, а его измученное лицо было печально.
— Слушай, ты, наверное, голоден?
По лицу твини прошла судорога: видно было, что он переживает внутреннюю борьбу. Наконец он негромко и смущенно ответил:
— Да… немножко.
— Эго заметно. Пойдем ко мне — Большим пальцем Скэнлон указал себе за спину. — Тебе необходимо поесть. И похоже, не помешает умыться и переодеться.