— Как Палачи?
— Именно. Следующий уровень в развитии.
— Но… Я не изучал музыку. Никто из штурмовиков не изучал.
— Что? — Симагин обвёл нарочито серьёзным взглядом гвардейцев. — И у вас, парни, не было музыки в программе обучения?
— Никак нет! — гаркнули те одновременно.
— Чёрт подери, — «опечалился» комиссар. — Какая досада.
Магистраль тем временем перешла в гигантскую многоуровневую развязку, и транспортный поток, как вода по ветвистому устью реки, разошёлся, «впадая» в городскую черту Гипербазиса.
— Что это? — обернулся Глеб, провожая взглядом напоминающий длиннющею пулю механизм, пронёсшийся по водружённым на столбы металлическим балкам.
— Монорельс, — ответил Симагин. — Общественный транспорт. Ты что, вообще в городах не бывал?
— Нет, — помотал головой Глеб, продолжая наблюдать за разворачивающейся по ту сторону стекла удивительной картиной.
— Что ж, тебя ждёт много впечатлений.
Комиссар не обманул. Глеб, страшно раздражая сидящих по сторонам гвардейцев, едва успевал крутиться, чтобы не пропустить ничего интересного. А интересное было на каждом шагу.
Плотная типовая застройка окраин с полным отсутствием растительности и толпами безликих из-за респираторов, озабоченно спешащих по своим делам гражданских, что сыпались как горох из дверей безостановочно курсирующих шумных поездов, по мере продвижения к центру всё более преображалась, становясь просторнее, обретая помимо сугубо функциональных черт элементы декора и озеленения.
Центральные улицы Гипербазиса, несмотря на выверенный план, отличались одна от другой так разительно, что даже впервые оказавшийся в столице человек никогда бы не спутал их. Здания на каждой были выдержаны в едином стиле. И, если смотреть вдаль, то делалось даже скучновато. Но стоило только выглянуть за поворот, как человек оказывался словно в другом городе. Облицованные красным кирпичом фасады с фигурной кладкой сменялись технологичными сооружениями из царства стекла и бетона, а те уступали место белокаменным зданиям с высокими украшенными лепниной эркерами. И такие метаморфозы — от улицы к улице. Ровная, как струны, сетка из фрагментов разных миров.
Симагин нехотя объяснил, что разнообразие в архитектуре продиктовано заботой о горожанах. Якобы, однообразное окружение плохо влияет на производительность труда, так как утомляет светлые умы, проживающие в «зелёной зоне». На вопрос о том, как же производительность жителей окраин и промышленных зон, комиссар лишь усмехнулся.
Центральные улицы отличались от окраинных не только архитектурой, зеленью и шириной. Здесь на высоте четырёх метров по монорельсам летели бесшумные составы, а не грохочущие угловатые поезда, занимающие центр проезжей части. Автомобильное движение шло лишь по восьми полосам, не создавая пробок и сизого смога, а основная площадь была отведена под тротуары с тенистыми аллеями, скамейками и столиками возле открытых кафе. Да и люди тут были другие. Нет, они не носили многозвёздных погон и расшитых золотом шевронов, не звенели орденами. Те же гражданские. Без знаков отличия и военной формы. Но их было также тяжело представить в серой спешащей массе жителей окраин, как столик с белоснежной скатертью и фужером вина посреди гудящей затянутой смогом улицы.