Был знойный август 1976-го года. Мы с Витей Ксенофонтовым (1) сидели в 423-й комнате литинститутского общежития и тщетно пытались переплюнуть Чернышевского – найти ответ на вопрос: "Что делать?" Накануне меня с треском выперли со вступительного экзамена по русскому языку и литературе, и я тоскливо размышлял, где и как прожить этот год. Вите тоже было не сладко: обидели его тем, что за непримерное поведение перевели учиться с дневного отделения на заочное. И вот теперь предстояло решить, возвращаться ли на Сахалин или попытаться устроиться где-нибудь поближе к столице. Относительно беззаботно чувствовал себя лишь Гена Давыдов, только что поступивший в семинар прозы В.Е. Субботина. А время хронического безденежья у Гены было еще впереди.
– Ты что, шутишь? Да какой из меня журналист? – удивился я. – Даже очерков писать не умею.
– Жизнь заставит – научишься, – отвечал прозаик сурово. – Очерки, репортажи. Отчеты с партийных конференций. Все будешь писать! Главное, от коллектива не отбиваться.
– Мужики-то в редакции нормальные? В смысле, выпить, и вообще? – спросил Витя. В отличие от меня, газетный опыт у него был: в свое время работал в одном из районов Костромской области.
– Однако, обижаешь, паря, – блеснул прозаик знанием местного диалекта. – Тюмень – это не Кострома, там с похмелья в обиду не дадут. Золото, а не мужики!
Короче, уговорил, прозаик несчастный.
Нужны были деньги до Тюмени. Мы дружно ударили по карманам. Набрали на бутылку портвейна, триста грамм кильки пряного посола и телеграмму на восемь слов. В четверг же ее и отправили. А в субботу на мое имя пришел перевод из Уссурийска. На сто рублей. Сумма по тем временам немалая.
– Получим деньги – и на вокзал, за билетами. Сегодня же и уедем. Редактору позвоню, пусть с музыкой встречает: сразу двоих ему везу!- говорил Гена по дороге на почту. Размечтался, прозаик…
– В субботу мы переводы до двенадцати выдаем. Опоздали, ребята, -огорчила нас почтовая дамочка. – Приходите в понедельник утром. А лучше – после обеда. Деньги целей будут!
Почему-то последняя фраза нас больше всего и расстроила.
– Ну, девушка!.. Ну, пожалуйста!.. Ну, что вам стоит?.. – дружно завели мы на три голоса. Бесполезно: дамочка оказалась твердой, как сургуч.
– Объявляю лежачую забастовку. В знак протеста! – отчаянно выкрикнул я и улегся прямо под вывеской "Выдача телеграфных переводов". Сейчас вот думаю: глупость неимоверная. Мог бы и газетку подстелить.
– Гражданин, вы что хулиганите? – заверещала дамочка. Я на это не отреагировал. – Сейчас милицию позову! – попыталась она меня напугать. Я продолжал лежать. – Ну и лежи, сколько влезет, – в сердцах разрешила дамочка. Я этим тут же воспользовался: скрестил руки на груди и стал похож на поэта после дуэли.