– Ну да, — сказал Адамс.
– Вас не пугает, Адамс, что лучшая часть вашей работы «зарезается» уже на уровне Женевы? После того, как она прошла все остальные инстанции?
Вы испытывали разочарование? — Дэвид Лантано посмотрел на него. — Нет, я думаю, вы испытывали страх.
Помолчав, Адамс ответил:
– Я чувствовал страх, но не здесь, в Агентстве, а по ночам у себя на вилле, наедине со своими железками. Не тогда, когда я писал речи, или загружал их в авторедактор, или наблюдал как «чучело» их… нет, тогда я был слишком занят, чтобы бояться, но всегда, когда я оставался один…
Он вдруг замолчал, поражаясь тому, что доверил свои самые сокровенные мысли этому юному незнакомцу. Обычно йенсенисты опасаются говорить друг другу правду. Ведь любая информация о личной жизни может быть использована в непрекращающейся борьбе за право быть составителем речей для Йенси, для самого Йенси.
– Здесь, в Агентстве, — мрачно сказал Дэвид Лантано, — в Нью–Йорке мы конкурируем друг с другом, но на самом деле мы — каста, гильдия, то, что христиане называли «братством». Это ведь совершенно особый и очень емкий термин. Но в шесть часов вечера разъезжаемся в своих аэромобилях. И попадаем в пустынную сельскую местность, в замки, населенные металлическими слугами, которые двигаются и говорят, но… — Он махнул рукой. — Неуютно, Адамс, даже с самыми новыми железками. Чувствуешь тоску и беспокойство. Правда, можно взять пару железок из свиты — или сколько влезет в аэромобиль — и отправиться в гости. Каждый вечер — в гости.
– Я знаю, что многие из йенсенистов до этого додумались, ответил Адамс. — Их никогда нет дома. Я уже это испробовал, приезжал к себе в имение на ужин, а затем сразу отправлялся с визитами. — Он подумал о Коллин и живом тогда еще Лане. — У меня есть девушка, она йенсенист или, как сейчас говорят, йенсенистка; мы ездим друг к другу в гости, разговариваем. Но большое окно библиотеки моего поместья…
– Не стоит смотреть на туман и скалистый берег, — сказал Лантано, который тянется на сотню миль к югу от Сан–Франциско. Это одно из самых унылых мест в мире.
Адамс заморгал от удивления, поражаясь тому, как точно Лантано понял его слова, догадался о том, что он боится тумана; Лантано, похоже, заглянул ему в самую душу.
– А теперь я бы хотел ознакомиться с вашей речью, — сказал Лантано, поскольку вы изучили мою с необычайной прилежностью, может быть, даже чрезмерной. — Он выжидательно посмотрел на атташе–кейс Адамса.
Адамс ответил:
– Нет.
Он не мог показать свою речь сейчас. Слишком сильным было впечатление от небанальных, совершенно новых идей текста Лантано.