– Может быть, кофе и взбитые сливки? – чуть растерянно предложила она, не дождавшись моего ответа.
– Может… – повторил я, все еще думая о ее глазах.
А потом, спохватившись, чтобы не дать ей так быстро уйти, я продолжил:
– Может… два кофе и сливки для двоих…
– Хорошо, – она кивнула.
Тишина этого кафе дала мне возможность вслушаться в звук ее шагов. Тишина была магической. В ней ощущалась такая скрытая сила, что, будь мой стул без спинки, я бы мог спокойно откинуться назад и прильнуть спиной к этой тишине.
Ее шаги донеслись до моего слуха и я, не оборачиваясь, чувствовал ее приближение, пока она не остановилась сбоку от меня, опуская на стол две чашечки кофе и два широких бокала со взбитыми сливками.
Я отодвинул одну чашечку и бокал чуть в сторону. Я хотел, чтобы она присела.
– Вы кого-то ждете? – спросила «балерина».
Я чуть было не сказал «вас». Это было бы до крайности глупо и банально.
– Да, – ответил я. – Но мне кажется, что мой друг опаздывает. Может быть, вы пока посидите со мной? Мне очень одиноко.
Она охотно опустилась на стул.
– В этом городе все себя чувствуют одиноко, – сказала она.
– Пожалуйста, пейте кофе! – предложил я.
– Хорошо, – произнесла она, и я заметил, что голос ее изменился, как только она присела за стол. – А когда придет ваш друг, вы закажете официантке еще одну чашечку…
– Да, – согласился я.
«Балерина» улыбнулась. И даже улыбка в этот момент у нее была другая.
– У вас, должно быть, очень необычное имя? – обратился я к ней.
Ее взгляд коснулся моих глаз. Сразу показалось, что в кафе стало жарко.
– Нет, – сказала она. – Совсем обычное – Ирина.
– Русское?!
– Нет, – она покачала головой. – Имя не может принадлежать одной нации.
Интересно, а я всегда полагал, что лишь очень умные мужчины и самые красивые женщины являются достоянием всего человечества, а не какой-либо нации. Может, действительно красивые имена тоже входят в этот список?
– Вы можете со мной не соглашаться! – произнесла Ирина.
– Нет, я очень хочу согласиться с вами, – я смотрел ей в лицо и привыкал к ее взгляду.
Взгляд ее зеленых глаз в какие-то моменты становился очень твердым и сильным, выдержать его было нелегко, особенно если в нем не светились искорки улыбки.
Мы разговаривали. Моя рука время от времени машинально двигала по поверхности столика пустую кофейную чашечку на блюдце. Ее пальцы иногда дотрагивались до ножки широкого бокала, тоже пустого, со следами съеденных взбитых сливок и без следов губной помады. Почему я обратил на это внимание? Наверное, в детстве моем в Америке я видел в разных бистро и кафе множество чашечек и стаканов с этими красными отпечатками и это всегда заставляло меня с опаской и настороженностью относиться к слабому полу. В тот момент я поймал себя на радостном чувстве облегчения, оттого что Ирина не оставляла красный след на краешке бокала. Не все можно объяснить, особенно если оно связано с детством и тогдашним восприятием красочного мира, который имеет привычку становиться тусклее с прожитыми смотрящим человеком годами.