Посреди бухты, носом к морю, на якорной стоянке прохлаждалась бригантина «Лукреция»…
Пловцы лежали на краю крутого спуска. Острые глаза уже подмечали потенциальные источники неприятности. За спиной метровый обрыв, заваленный каменной крошкой, – подойти бесшумно неприятель не сможет, да и не осталось за спиной никого живого. На восточной стороне «пиратской бухты» в высокой траве мерцали несколько голов. И у южной оконечности просматривались несколько автоматчиков в пестрой одежде – хорошо, что не в камуфляже. Почему не спят в такую рань? «Ох, рано встает охрана»? Он запоминал и мотал на ус. Два пути отхода – назад и в джунгли, второй – сложнее, обрывистая тропа по левую руку, от бухты ее отделяли каменная насыпь и чахлые кусты – тропа обрывалась в метре над морем, и глубина там, видимо, была не для нервных. Он уже прикидывал – гранату до «Лукреции» не добросить. А так бы милое дело – снять дозоры на суше, забросать палубу простыми русскими РГД (похоже, свой арсенал тутошние разбойники собирали с миру по нитке, польстили и российской оружейной промышленности) – и конец «Лукреции» с ее оборудованием для подъема грузов! И не беда, что гранаты наступательные, повреждения будут чувствительные. А потом уж уходить в «леса», записываться в партизаны и добивать разрозненные группы противника. Спуститься пониже, чтобы добросить? – станут видными мишенями…
Пираты, судя по всему, сонями не были. На палубе уже намечалась утренняя активность. Парочка поджарых малых проволокла с носа на ют тяжелый рундук и стала сгружать его в трюм. Двое копались на палубе с такелажными снастями – один натягивал коуш, прикрепленный к смоленому пеньковому тросу, другой пытался дотянуться до него крюком. Из люка на баке выбралась чернявая парочка с автоматами и предалась неторопливой светской беседе.
Вслед за тем на капитанском мостике, расположенном под небольшой надстройкой между мачтами, объявился еще один персонаж – явно не рядовой бандит. Пловцы насторожились. Шатену было немного за сорок, выглядел статным, вероятно, был спортивно сложен (подробности фигуры вуалировала свободно свисающая рубаха). Прилично пострижен, на носу выделялась горбинка, придающая его облику что-то хищное и неприятное. Мужчина был ухожен и явно не из «местных». В выправке угадывалось что-то подозрительно офицерское, и это наводило на размышления. Он пренебрежительно покосился на колдующих со снастями азиатов, прислонился к перилам и закурил похожую на карандаш сигариллу (еще не сигару, но уже не сигарету). Мужчина был задумчив, цепляющий напряженный взгляд скользил по пальмам, обрамляющим бухту, спустился к террасам, потом взметнулся, прогулялся по камням, за которыми укрылись россияне, убрался в море…