Ставка - жизнь! (Ганжина) - страница 3

— Зя? — удивлённо спросила Соня, заглянув Илье в глаза.

— Вот именно — нельзя! Любой Илльканец не больше тебя ростом. У них такая же белоснежная кожа, такие же большие глаза и курносый нос также покрыт веснушками. Знаешь, когда мы туда попадём, они обязательно сделают тебя своей принцессой, только ты должна улыбаться! Эти забавные человечки не умеют плакать. Совсем не умеют. Они могут только радоваться. Они же не просто так ухаживают за цветами, которые растут в их стране на каждом шагу. Когда в стране рождается ребёнок, вырастает новый цветок, и каким он будет — зависит только от тех, кто за ними ухаживает. Илльканцы знают, что душа — это цветок. Цветок сломать легко, душу покалечить тоже просто, а излечить можно только добротой!

* * *

Везёт лишь тем, кто умеет жертвовать! Главная ставка — жизнь, вопреки всему, а если это чужая «шкура», то своя важнее?!


— Михалыч, сколько можно? У меня детский дом, а не отстойник! — повышая голос и сжимая телефонную трубку, отвечала Лидия Васильевна.

Стандартный кабинет, являясь лицом хозяйки, крикливо был загроможден нелепицами. На рабочем столе, рядом с серыми папками, стояла золочёная статуэтка поросёнка и пепельница с позументом, хотя, обладательница оной не курила. На телевизоре стояло четыре вазы, абсолютно абсурдного окраса, в которых даже цветы начинали увядать, спустя сутки, впитав жестокосердие хозяйки. Хозяйка кабинета была одета в костюм лилового цвета, крикливо подчёркивающий недостатки фигуры и говорящий о цене наряда, но не о наличии вкуса.

— Михалыч, — ещё больше раздражаясь, ответила Лидия Васильевна, разглядывая своё лицо в зеркале, любуясь злостью в отражении. Три месяца назад ты прислал мне еврея Илью, который, с твоих слов, самый замечательный, а ты его личное дело открывал?

— ……

— Не надо мне ничего объяснять! За свои 14 лет жизни, сколько он детских домов сменил, убегая или учиняя беспорядки? Теперь ты хочешь мне подсунуть ребёнка, который молчит? Нет, хватит!

— …..

— Да какое мне дело до того, что у неё убили родителей, и у неё никого больше нет?

— ….

— Вот пусть её и кормят дедка с бабкой, внучка и жучка!

— …..

— Здесь власть — я! Мне самой есть нечего, и лишний ребёнок — обуза! Только я решаю, что правильно, а что нет!

— ….

— Это последний ребёнок, которого я принимаю под твою ответственность. Этот последний раз — последний!

* * *

Мы зависим от тех, к чьей душе прикоснулись, зная, что не имеем права делать им больно, и нужно быть очень жестоким, чтобы позволить себе забыть об этом.


Холодная зима, чиновничье равнодушие и беспощадный рок вынесли в этом году суровый приговор обездоленным сиротам. Беззаботный смех и беспричинное веселье сменилось стонами и удушливым кашлем не только в лазарете, но и в тёмных коридорах. Не смотря на жёсткие запреты, Илья тайком пробирался к Соне в лазарет. Крепко держа за руку и не обращая внимания на Сонин кашель, он рассказывал ей об Иллькане и о жизни, которую они обретут.