— Брось его, Вун-Вун, — крикнул Джон. — Брось.
Великан, сам с ранами от меча на животе и руке, то ли не слышал, то ли не понимал. Он бил мертвым рыцарем о башню, пока не размозжил ему голову. Белый шерстяной плащ рыцаря был оторочен серебряной парчой и усеян синими звездами.
Из ближних домов и башен бежали люди — северяне, вольный народ, другие рыцари королевы.
— Оттесните их, — скомандовал Джон черным братьям. — Не пускайте сюда никого, особенно людей королевы.
Убитый, судя по эмблеме, при жизни звался сиром Патреком с Королевской Горы; как бы сиру Брюсу, сиру Малегорну или еще кому-то не вздумалось за него отомстить.
Вун-Вун, снова взревев, оторвал рыцарю другую руку — точно ребенок, обрывающий лепестки маргаритки.
— Кожаный, поговори с ним, успокой его. Он ведь понимает древний язык. Все остальные прочь! И уберите оружие, не пугайте его. — Разве они не видят, что Вун-Вун ранен? Только бы избежать новых жертв. Они не имеют понятия о силище великана. В темноте блеснула сталь, и Джон повернулся туда. — Уберите оружие, я сказал! Спрячь нож, Вик…
Нож Вика-Строгаля полоснул его по горлу. Джон успел отскочить, и клинок только оцарапал кожу.
— За что? — вскричал он, зажимая порез рукой.
— За Дозор. — Вик замахнулся снова, но Джон вывернул ему руку, и он уронил нож. Долговязый стюард попятился, выставив ладони вперед: я, мол, тут ни при чем.
Джон никак не мог извлечь Длинный Коготь из ножен — пальцы не слушались.
— За Дозор. — Боуэн Мурш, заливаясь слезами, вонзил свой кинжал и отвел руку, оставив клинок в животе.
Джон, упав на колени, выдернул нож. Рана дымилась на холоде.
— Призрак, — прошептал он, мучимый болью. Коли острым концом. Третий кинжал вошел в спину между лопаток, и Джон ничком повалился на снег. Четвертого кинжала он не ощутил — только холод.
Дорнийский принц умирал три дня.
Последний вздох он испустил на хмуром рассвете, когда холодный дождь превратил в реки кирпичные улицы старого города. Ливень потушил пожары, но руины пирамиды Хазкаров еще дымились. Черная пирамида Йерицанов, где устроил себе логово Рейегаль, сидела в полутьме, как украшенная янтарями толстуха.
«Может, боги не так уж и глухи, — думал сир Барристан Селми, глядя на оранжевые огни. — Не будь дождя, весь Миэрин выгорел бы дотла».
Драконов он не видел и не ожидал, что увидит: не любят они, когда с неба льет. На востоке прорезалась красная черта, словно кровь выступила из раны. Даже при глубоких надрезах кровь часто приходит раньше, чем боль.
Каждое утро он стоял на вершине Великой Пирамиды и смотрел в небо, надеясь, что вместе с солнцем вернется и королева. «Она не покинет нас, не оставит свой народ», — говорил себе рыцарь под доносящиеся из ее покоев предсмертные хрипы принца.