«Ох и дурак же ты, — подумал Теон, — городить такое при Желтом Дике, Алине-Кисляе и Бене Бонсе». Те, конечно, доложили обо всем лорду Рамси, а тот велел вытащить болтуна наружу. «Любишь Станниса, так и чеши к нему». Дамон-Плясун пару раз ожег несчастного своим длинным кнутом; пока его тащили к Крепостным воротам, Свежевальщик и Дик спорили, скоро ли кровь на рубцах застынет.
Главные ворота так вмерзли в снег, что подъемную решетку пришлось бы долго откапывать. То же относилось и к воротам Королевского тракта — там еще и цепи подъемного моста обледенели намертво. Охотничьи, которые не так давно открывались, успело основательно замести; оставались лишь Крепостные — скорее калитка во внутренней стене, чем ворота. Через ров за ними был перекинут мостик, но во внешней стене какие-либо проемы отсутствовали.
Злополучного вольного всадника протащили через мост и загнали на стену. Там Алин со Свежевальщиком взяли его один за руки, другой за ноги, раскачали и швырнули с восьмидесятифутовой высоты. Он ухнул в высокий сугроб, но лучники на стене говорили, что он все-таки сломал себе ногу и полз, волоча ее за собой — кто-то даже пустил ему в зад стрелу.
— Не пройдет и часу, как сдохнет, — предсказал Рамси.
— Или будет сосать хрен Станнису еще до заката, — рявкнул Амбер Смерть Шлюхам.
— Как бы не отломился хрен-то, — засмеялся Рикард Рисвелл. — Замерз небось, что твоя сосулька.
— Лорд Станнис заблудился в метели, — бросила леди Дастин. — Он за много лиг от нас, живой или мертвый. Пусть зима делает свое дело: через пару дней снег надежно похоронит все его войско.
«И нас заодно», — подумал Теон, дивясь ее неразумию. Как леди Барбри, северянка, не боится говорить такое при старых богах?
На ужин была гороховая каша с вчерашним хлебом. Люди роптали, видя, что выше соли опять едят ветчину.
Когда Теон трудился над своей деревянной миской, кто-то прикоснулся к его плечу.
— Не тронь меня! — крикнул он, подбирая упавшую ложку, пока какая-нибудь из девочек Рамси не утащила. — Не смей меня трогать!
Еще одна прачка Абеля уселась рядом с ним, совсем близко. Эта была юная, лет пятнадцати-шестнадцати, с копной давно не мытых белокурых волос и пухлыми губками, которые так и тянет поцеловать.
— Уж нельзя девушке и потрогать. Я Холли, с позволения вашей милости.
Холли-потаскушка… однако хорошенькая. Раньше он сразу посадил бы ее к себе на колени, а теперь дудки.
— Чего тебе?
— Крипту хочу поглядеть — не покажете? — Холли намотала локон на пальчик. — Там, говорят, темно — трогай что хочешь. А мертвые короли смотрят.