Ее взгляд вдруг стал задумчивым, щеки порозовели.
— Да, — промолвила «сестра». — То были дни… Так ты действительно ни с кем не встречался?
— Слово чести, — произнес я торжественно, к чему бы это ни относилось.
— Положение значительно ухудшилось, — сказала она. — Из Теней появляется столько ужасного, что и представить себе было невозможно.
— И?..
— И у него по-прежнему множество проблем, — договорила Эвелин.
— Неужели?
— Ну конечно! И он, разумеется, захочет узнать, на чьей ты стороне.
— Да на той же!
— Ты хочешь сказать?..
— Во всяком случае, пока, — быстро добавил я. Может быть, слишком быстро, потому что глаза ее вдруг изумленно расширились. — Я ведь все еще не полностью представляю себе расстановку сил.
Что бы это ни значило, пусть думает.
— Ах вот как.
Мы наконец покончили с бифштексами, остатки кинули псам.
Потом мы пили кофе, и во мне вдруг проснулись братские чувства. Но я подавил их.
— А как остальные? — спросил я. Это могло означать все, что угодно, но звучало вполне безобидно.
На секунду у меня, правда, возникло опасение, что она спросит, кого конкретно я имею в виду. Но она ничего не спросила, а откинулась на спинку кресла и проговорила, глядя в потолок:
— Как обычно. Ни от кого никаких известий. Ты, вероятно, поступил умнее всех. Мне, во всяком случае, это нравится. Но разве можно забыть?! Честь, славу?..
Я опустил глаза, так как не знал, что они должны в такой момент выражать.
— Невозможно, — сказал я. — Забыть об этом невозможно.
Последовало долгое и какое-то напряженное молчание. Потом она спросила:
— Ты меня ненавидишь?
— Конечно же, нет, — ответил я. — Как же я могу, памятуя обо всем, что ты для меня сделала?
Это, казалось, ее успокоило. Она опять улыбнулась, показав очень белые зубы.
— Спасибо тебе. Что бы ни случилось, ты всегда джентльмен.
Я с улыбкой поклонился:
— Ты мне льстишь.
— Едва ли, — сказала она. — Памятуя обо всем, что ты для меня сделал.
Тут я почувствовал себя неуютно.
Гнев мой все еще пылал в груди. Интересно, подумал я, а она знает, против кого этот гнев должен быть направлен? Я чувствовал, что знает. И боролся с искушением спросить ее об этом напрямик. Искушение удалось подавить.
— Ну хорошо. А что ты намерен делать теперь? — спросила она наконец.
Я был к этому вопросу готов и тут же ответил:
— Ты, конечно, мне не поверишь…
— Конечно. Как мы можем?
Я отметил это «мы».
— Что ж. Пока что я намерен оставаться у тебя, где ты сможешь присматривать за мной непосредственно.
— А потом?
— Потом? Посмотрим.
— Что ж, разумно, — кивнула она. — Весьма разумно. И ты к тому же поставишь меня в двоякое положение.