Василий Трофимович поставил рюмку и угрюмо смотрел, как Ерохин жует огурец. Настроение у обоих было невеселое.
– Тебе до пенсии три года осталось, тебе деваться некуда, вот и пойдешь воевать как миленький. Не подашь же рапорт об увольнении, двадцать лет службы псу под хвост не выбросишь. – Ерохин тяжело встал, слегка покачнулся, взял чайник и поставил его на плиту. – Не выбросишь ведь? – переспросил он, суя зажженную спичку под конфорку и стоя спиной к подполковнику.
Андреев взял со стола рюмку с водкой и опрокинул ее в рот. Помолчал. Выдохнул, взял огурчик и закусил. Ерохин все это время возился с чайником, не поворачиваясь к Андрееву. Он понимал, какое решение тот сейчас принимает. Какой бы отчаянный и смелый человек ни сидел сейчас перед Ерохиным, это прежде всего человек. На войну идти по собственному желанию нелегко, когда существует возможность и не идти. Причем не дезертировать, нарушая присягу и закон, а просто написать рапорт об увольнении. В том моральном и социальном климате, который сложился в послеперестроечной России, такие слова, как долг родине и честь офицера, звучали по-детски наивно, а иногда и просто глупо, особенно в среде молодежи. В прессе и на телевидении свою армию втаптывали в грязь все кому не лень, не заботясь особенно о точности и качестве информации, с каким-то мазохистским удовольствием показывая только лишь негативные моменты российской истории. Начали бурно расцветать и не очень хорошо пахнуть невиданные ранее капиталистические отношения, которые, несмотря на их явно криминальный душок, давали совсем неплохой заработок. Андреев еще не старый мужик, крепок, уверен в себе, неглуп, и какую-нибудь работу найдет, кроме той, которая обязывает лезть под пули...
Поэтому Ерохин напряженно ждал ответа подполковника. Андреев был неплохим офицером, толковым и опытным, и если он сейчас даст отрицательный ответ, то придется искать другого командира батальона. Из партии его за это не выгонишь и выговор не влепишь. Дослужить до пенсии, конечно, для Андреева было бы неплохо, но только одним этим обещанием на войну человека вряд ли заманишь. А грамотный комбат не вырастает за три дня, как гриб после дождя. Его готовят годами.
– Ты же помнишь, я кадровый офицер, – ответил подполковник в спину Ерохину и снова разлил водку по рюмкам. Минутную паузу полковник предпочел не заметить. Сергей Михайлович понял, что обсуждение вопроса о назначении Андреева закончено.
– Ну так я в тебе и не сомневался, – повернулся Ерохин к столу. Он незаметно вздохнул и сел. Тон его стал обычным, уверенным и напористым. Теперь два офицера говорили о деле. – Тебе хороший батальон дают, не волнуйся. Усиленный разведбат. На ротах кадровые офицеры, и начальник штаба толковый. Тем более я тебя рекомендовал командующему западной группировкой. – Он закурил. – Я не знаю, какая это будет война. Называть чеченское ополчение армией вряд ли серьезно. Скорей всего, в передовых стычках мы опрокинем их регулярные заслоны, и они перейдут к партизанской войне. Не дурак, разберешься... Ты чеченцев знаешь, служил там, тебе и карты в руки. Завтра зайдешь в строевой отдел – и шагом марш принимать батальон. По моим прикидкам, вторжение в Чечню начнется либо осенью, либо зимой.