Милая, обожаемая моя Анна Васильевна (Книпер) - страница 46

Так как отец постоянно был в разъездах, то телеграммы были у нас делом самым обычным; из-за границы он любил посылать русский текст латинскими буквами. Помню телеграмму из Лондона в Кисловодск:

tuman, syro, saviduju wam - туман, сыро, завидую вам.

Или лаконичное извещение после концерта:

Bonbenerfolg. [Сногшибательный успех. (нем.)]

В Петербурге у него был даже условный петербургский адрес для телеграфа: С.-Петербург, Фонофас.

St. Petersbourg, Fonofas. [Fonofas - обратное чтение фамилии Safonoff.]

Перед тем, как стать невестой отца, мама была влюблена в Блока (отца Александра Блока)32, который очень за ней ухаживал. Но так как родители были против этого претендента, то и сочли за благо увезти ее подальше от греха и уехали с ней за границу, в Карлсбад. Там она и встретилась с папой и в конце концов вышла за него замуж33.

Вероятно, Блок был сильно в нее влюблен, так как потом женился на Бекетовой34, очень похожей на маму. Только та была маленькая, а мама хорошего среднего роста.

Всем нам очень импонировало то, что Александр Блок, в сущности, мог бы быть нашим братом, - в дни нашей молодости он был властителем дум нашего поколения, хотя лично с ним никто из нас знаком не был.

Зато с его двоюродным братом35 мы были знакомы. Увы, он был глухонемой - и какое же было мучение танцевать с человеком, который не слышит музыки!

У папы была какая-то особая дружба с братом Сережей. Мальчик он был очень своеобразный, ко всему подходил со своей меркой. Даже арифметические задачи решал совершенно необычным (очень запутанным) способом.

Отца просто обожал - не по музыкальной линии. Кажется, один из всех нас обладал полным отсутствием слуха. Папа бился долго, чтобы выучить его петь нефальшиво арию мельника из "Русалки": "Да, стар и шаловлив я стал. Какой я мельник - я ворон!" И это был единственный мотив в его жизни, который он мог повторить. Зато все стихи, которых он знал множество, выбирая с безупречным вкусом, он пел, перелагая на какую-то дикую мелодию, чем изводил окружающих.

Папа очень хотел, чтобы Сережа отбывал воинскую повинность в казачьих войсках. Отец никогда не переставал чувствовать себя коренным казаком - он и числился казаком станицы Кисловодской (по месту жительства, переводясь из станицы Ищерской). Но брат категорически отказался, потому что "в случае революции казачьи части могут послать на усмирение". Так и отбывал повинность в драгунском Нижегородском полку в Тифлисе, с ним же пошел на войну 14-го года. Он и погиб на этой войне.

Необыкновенной честности был человек. Летом 15-го года я виделась с ним в последний раз в Петрограде; он ехал на Западный фронт с Кавказа, уже офицером, переведясь в пехотный полк из кавалерии. Когда я спросила его, почему он это сделал, он ответил: "Видишь ли, в пехоте большая убыль офицеров; кроме того, я думаю, что у меня недостаточно быстрое соображение, чтобы командовать кавалерийской частью, - я могу подвести своих людей".