– Да. А если ко мне вдруг перестанут приходить? И эта женщина и вы? И у меня кончатся продукты?
Эсэсовцы переглянулись.
– Голодайте. Вода у вас есть. И ждите. В конце концов, идет война, и все мы не знаем, что случится с нами через час.
Когда они ушли, Антон снова принялся обдумывать произошедшее с ним за последние дни. Потом он обследовал все закоулки своего нового пристанища, заглянув даже под кровать, после чего обшарил карманы одежды. В укороченной солдатской куртке типа фельдблузы он наткнулся на тот самый истрепанный клочок бумаги, который таскал до этого в заднем кармане своих джинсов. Антон лег на кровать и стал исследовать последнее, что осталось у него от личных вещей.
На бумажке черной гелевой ручкой был написан следующий текст: «2509228744 murwik». Почерк был, несомненно, его, хотя он и не помнил, когда мог сделать такую запись. «Пин-код и пароль, – решил Антон, – списал с какой-то интернет-карты». Иногда, когда на карточке, по коду и паролю которой Антон входил в Интернет, оставалось мало времени, он, чтобы не было нежелательного в ответственный момент обрыва связи, начинал работать под кодом и паролем другой, новой карты. А чтобы оставшиеся пятнадцать-двадцать минут не пропадали, он списывал данные с отложенной карточки на бумажку, собираясь использовать это время в другой раз. Так что с этим всё ясно.
Рассматривая этот обрывок прошлого, находящегося фактически в будущем, он вдруг подумал: «А что, если здесь зашифровано какое-то важное сообщение? Информации предназначенная для меня. Две четверки, например, очень напрашиваются на то, чтобы обозначать год, в который я попал. Тогда другие цифры могли бы быть…» Впрочем, все это чушь. Мистика. Он засунул бумажку обратно в нагрудный карман куртки и застегнул пуговицу. Лучше почитать книжку или попытаться найти что-нибудь вроде карандаша, чтобы записывать всё, что он сможет выудить из своей памяти о событиях последних месяцев войны.
Дни в новом жилище медленно следовали за днями, складываясь в недели. Они были однообразны и скучны. Вынужденное безделье в квартирке с задернутыми шторами, где не было даже радио, не говоря уж о чем-то большем, так замедляло ход времени, что оно порой совсем останавливалось. Хорошо, хоть с улицы доносился звук голосов, треньканье трамвая да изредка монотонный звон близкого колокола, заменявший Антону музыку.
Он давно, с первого дня своего пребывания в этом мире, не следил за днями недели. Здесь для него такие слова, как «понедельник», «среда» или «воскресенье», потеряли всякий смысл. Так бывало и раньше, когда летом он получал двухмесячный отпуск и подолгу жил на даче. Но там хоть телевизор не позволял окончательно забыть, какой сегодня день. Наполненные бесчисленными сериалами будни всё-таки отличались от субботне-воскресных телепрограмм-ассорти. А здесь разве что колокол в воскресное утро звонил дольше и чуть веселее.