– Он самый! Только не Форман, а Баер.
– Как это? – удивился Юлинг. Теперь он уже точно вспомнил Гельмута Формана. Их отец был известным в том районе врачом, пользовавшим и семью Юлинг. Именно он, Вернер Форман, поставил смертельный диагноз его отцу еще в тридцать третьем.
– Ну, это долгая история. Расскажу как-нибудь в другой раз. А ты, я слышал, поступил в какой-то университет? И вдруг здесь, вступаешь вместе со мной в СС ?
– А чем я хуже тебя? – полушутя ответил Юлинг. – Кстати, никакого другого раза может не быть. Завтра мы разъедемся и можем уже не увидеться.
– Да, это точно. Давай тогда выпьем!
Они сделали по глотку прямо из горлышка. Потом Форман (или как он там теперь назывался) закурил, предложив сигарету и Юлингу. Захмелевший Вилли не отказался, хотя курить по-настоящему так и не научился. Он всматривался в лицо своего бывшего приятеля, которого не видел лет семь. В их возрасте перемены за такой срок бывают разительными. Удивительно, как Гельмут вообще смог узнать его.
– И всё же, при чем тут Баер? – спросил он друга детства. Гельмут несколько раз глубоко затянулся, поставил бутылку на каменную плиту пола и сказал:
– Помнишь моего отца? Ну так вот, уже после вашего переезда его арестовали.
– Как арестовали? – удивился Юлинг.
– Как арестовывают. Болтал лишнее, вот и доболтался.
Оба помолчали, и Гельмут рассказал свою историю.
Где-то недели через две после расправы над Ремом и его бандой, уже после знаменитой речи фюрера в рейхстаге по этому поводу их отец не вернулся с работы. Вместо него пришли люди в черной униформе и устроили дома обыск. Допросили мать. Потом невесть откуда взявшийся добродушного вида дедок в больших очках с толстенными стеклами долго беседовал с Гельмутом. Он поведал ему, что папа совершил нечто нехорошее, но ему можно помочь. Для этого он, Гельмут, хороший мальчик и воспитанник юнгфолька, должен рассказать доброму дяде о разговорах и знакомствах своего папы. Имелись в виду те разговоры, в которых папа нехорошо отзывался о фюрере и других членах правительства. Гельмут хоть и был тогда еще тринадцатилетним пацаном, но уже понимал, что как раз такие его показания папе никак не помогут. Но он сделал вид, что верит доброму дяде, и наплел что-то не очень существенное. Поняв, что толку от пацана не будет, тот, потрепав его по голове, ушел. А через две недели забрали мать. Но еще до этого, да Гельмут и сам это слышал, она рассказала ему, что их отец возмущался убийством одного известного в Берлине и во всей Германии музыканта. Его в ту ночь, что получила потом название «ночи длинных ножей», перепутали с кем-то из черного списка. Просто совпали имя и фамилия. Затем вдове убитого прислали с извинениями запечатанный гроб и запретили его открывать.