Язык небес (Берри) - страница 321
Рука с пистолетом опустилась вниз, и Дэвис попытался спрятать ее от Смита. Нелл видела, что Дэвис осознает: у них мало шансов. Ему придется застрелить Чарли Смита. Но подумать об этом и сделать это — две совершенно разные вещи. Несколько месяцев назад Стефани первый раз в своей жизни совершила убийство. К счастью, у нее не было даже наносекунды на размышления. Она просто была вынуждена спустить курок. У Дэвиса такой роскошной возможности не было. Он думал, что сможет сделать это, но в то же время не хотел. Убийство — это серьезное дело. Причины или обстоятельства не играют при этом никакой роли.
Но холодное возбуждение, казалось, укрепило нервы Дэвиса.
Его глаза следили за Чарли, его лицо лишилось всяких эмоций. Каменная маска. Что могло подтолкнуть его к решению убить человека? Выживание? Возможно. Милисент? Определенно.
Смит начал поворачиваться; его руки сжимали «хеклер», направленный прямо на них.
Дэвис поднял руку и выстрелил.
Пуля попала в тощую грудь Смита и отбросила его назад к стене. В одной руке он все еще сжимал автомат, пытаясь обрести равновесие и направить на них смертоносное дуло. Дэвис, продолжая держать пистолет прямо, встал и выстрелил еще четыре раза. Пули нарисовали на теле Чарли пунктирную черную дорожку. Дэвис продолжал стрелять. Каждый выстрел отдавался болью в барабанных перепонках, но Стефани понимала, что не сможет остановить Эдвина, пока тот не опустошит всю обойму.
Тело Смита искривилось, спина выгнулась, и он, следуя инерции тела, начал медленно заваливаться на пол. Наконец его ноги подогнулись, и он упал вперед, глухо ударившись об пол. Его безжизненное тело перекатилось на спину, глаза были широко распахнуты.
Глава 93
Замыкание электрики под водой вывело из строя наши батареи. Реактор уже был неисправен. К счастью, огонь распространялся медленно, радар смог найти разлом во льду, и мы попытались выбраться на поверхность как раз за минуту до того, как воздух стал токсичным. Все быстро покинули лодку, и мы с удивлением обнаружили пещеру с отполированными стенами и надписями, похожими на те, что мы наблюдали на каменных валунах, когда лодка была на дне. Оберхаузер нашел лестницу и бронзовые двери. После того как мы их открыли, обнаружили удивительный город. Дитц исследовал его несколько часов, пытаясь найти выход, пока мы определяли размеры повреждения. Несколько раз пытались вновь запустить реактор, нарушив все протоколы по безопасности, но ничего не сработало. Мы взяли с собой только три комплекта теплой одежды, а нас было одиннадцать человек. Холод был пронзительный, безжалостный, невыносимый. Мы сожгли те немногие бумаги и мусор, которые были на борту, но этого было явно недостаточно и обеспечило нам всего три часа относительного тепла. Внутри города не было ничего горючего. Все было из камня и металла, дома и здания были пусты. Кажется, жители унесли все принадлежавшие им пожитки с собой. Были найдены другие выходы, но они были завалены снаружи снегом. У нас не было никакого оборудования, чтобы открыть бронзовые двери. Всего через двенадцать часов мы поняли, что положение отчаянное. Из этого кокона не было выхода. Мы активировали передатчик для экстренных случаев, но сомневались, что его сигнал может распространяться на дальние расстояния, учитывая скалы и лед и тысячи миль до ближайшего корабля. Оберхаузер, кажется, расстроился больше всех. Он нашел то, в поисках чего мы приехали, но мы не выживем — и не успеем исследовать это место. Мы все понимали, что скоро умрем. Никто не придет на наши поиски, так как мы согласились на это условие прямо перед отплытием из порта. Подводная лодка мертва, как и все мы. Каждый решил умереть так, как хотел. Некоторые ушли в одиночестве, другие — вместе. Я сидел здесь и присматривал за своей лодкой. Я пишу эти слова, чтобы все узнали, что мой экипаж погиб смертью храбрых. Каждый, включая Оберхаузера, смело принял свою участь. Я бы хотел больше узнать о людях, которые построили это место. Оберхаузер сказал нам, что они были нашими предками, что наша цивилизация началась с них. Еще вчера я бы сказал, что он не в своем уме. Удивительно, как иногда жизнь спутывает нам карты. Мне поручили командование самой сложной подводной лодкой военно-морского флота. Моя карьера была отличной. Мне определенно светили капитанские погоны. А сейчас я умираю в этом холоде… Боли нет, лишь силы уходят капля за каплей. Я еле могу держать в руках карандаш. Я служил своей стране как только мог. Как и мой экипаж. Я почувствовал гордость, когда каждый подошел, пожал мне руку и ушел умирать. Сейчас, когда свет меркнет в моих глазах, я обнаружил, что думаю о сыне. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что он никогда не узнает, что я в действительности к нему чувствовал. Мне всегда было трудно рассказать ему то, что было на сердце. И хотя я уезжал на долгое время, не было ни мгновения, когда я бы не думал о нем. Он был для меня всем. Ему всего десять лет, и он точно еще ничего не знает о том, что приготовила ему жизнь. Я сожалею, что не буду участвовать в формировании его личности. Его мать — самая прекрасная женщина, которую я когда-либо знал, и она сделает все, чтобы он стал мужчиной. Пожалуйста, если кто-нибудь найдет эту записку, отдайте ее моей семье. Я хочу, чтобы они знали, что я умер, думая о них. Моей жене передайте, что я ее люблю. Для меня никогда не было трудно говорить тебе эти слова. Но позвольте мне сказать своему сыну то, что было для меня так трудно произнести. Я люблю тебя, Коттон.