Единственной симпатичной женой короля оказалась действительно наставившая ему рога (так и надо!) казненная Кэтрин Говард. Ее портрета в галерее тоже не было, зато присутствовал сам король Генрих — шкаф с маленькими губками, маленькими глазками и здоровым румянцем пивной бочки.
Окончательно расстроившись от понимания, что мне придется долго жить среди вот такого понимания красоты, я поспешила вернуться в наши покои. Елизавета тоже не подарок, и дело не в рыжих волосах, у нее маленькие губки, узкий подбородочек, правда, отменная молочно-белая кожа, как обычно и бывает у рыжих, и роскошные волосы. Ладно, что есть, то есть, надо спасать это. Если честно, то я начала подозревать, что именно меня приставили к ее особе не зря: если это рыжее создание будет периодически «залетать», то рядом нужен, естественно, не Влад или Семен, а я, я и только я.
Тут же вспомнились роды на дому и выкидыши, которые мне приходилось принимать у глупых приятельниц. Может, Антимир об этом знал? Наверное… Она лет на восемь младше меня настоящей и на пятнадцать Кэтрин, в которой я находилась. Мне она годилась в младшие сестренки, а воспитательнице в дочери.
…Один раз, всего один раз Елизавета неосмотрительно уступила мужчине, забылась в любовном экстазе лишь на миг, но этот миг будет стоить ей жизни!
Она пила всякую гадость, до одурения сидела в горячей воде, вроде борясь с простудой, но ничего не менялось.
Как у всякой женщины, у Елизаветы теплилась робкая надежда, что все как-то обойдется, беременность окажется обманной, что вот еще немного, и с женскими делами все наладится. Эту надежду подпитывало прекрасное физическое самочувствие. Не тошнило, не кружилась голова, не испортился вкус или характер. Если не считать ужасных размышлений о беременности, все было как прежде.
Так прошел томительный месяц, но ничего не изменилось. Я заглядывала ей в лицо каждое утро, Елизавета сокрушенно отрицательно качала головой — ничего. Но не было и тошноты, каких-то странных желаний, не было ничего, что выдавало бы ее беременность.
Однажды Елизавете надоело бояться, она объявила:
— Нет у меня никакой беременности! Ее Величество тошнит по утрам, она бледная, как мел, она капризничает, а у меня всего лишь пропали женские дела! Возможно, это по другой причине.
Я вздохнула:
— Как бы я хотела, чтобы это оказалось так…
А Елизавета вернулась к придворной жизни, она лихо выплясывала по вечерам, ела за двоих, много смеялась и кокетничала. Никому не могло прийти в голову, что принцесса носит под сердцем ребенка. Даже ей самой уже казалось, что все так и есть. Но вдруг…