– Что делать?
– Смотри сам, ты взрослый мальчик. И насколько я понял по твоему внимательному и цепкому взгляду, ты не столько из пехоты, сколько… Не так?
– Так, и что?
– Значит, у тебя горячее сердце и с руками все в порядке. Есть мальчишка – есть проблема. Нет мальчишки… Не так?
Он прав, подумал Севка. На сто пудов – прав. Но из этой его правоты следует, что сейчас Севка должен пойти и убить двенадцатилетнего пацана. Не приказать – такого приказа никто выполнять не станет, а убить своей рукой.
Убедить себя в том, что другого выхода нет, и убить.
В конце концов, не в первый раз лейтенант Залесский отправит человека, лично ему ничего плохого не сделавшего, на тот свет. Как там Костя сказал? В крови ковыряешься? Точно так. Ковыряюсь.
И отправлять к стенке приходилось, и в ликвидации участвовать тоже.
Севка не считал, скольких именно убил, но так, навскидку, получалось, что десятка два. Только детей среди них не было.
Не было.
Пока.
– Решай, лейтенант, – Чалый снова засвистел свою песню. – А то бойцы решат.
Севка положил руку на кобуру.
– Ой кто-то с горочки спустился… – пропел Чалый. – Наверно, милый мой идет. На нем – защитна гимнастерка, она с ума меня сведет…
Севка медленно вынул наган, взвел курок.
Он ведь почти серьезно собирался заслужить себе жизнь, убивая пленных. И ничего, не стошнило от одной мысли об этом. Да, не согласился в последний момент, но какая разница? Ведь почти решил…
Севка сделал шаг, потом второй.
Под ногами была горячая земля. Он шел, как по раскаленной сковороде.
В аду, подумал Севка. На раскаленной сковороде в аду.
Сколько тут шагов мальчишке жить осталось? Десять? Двенадцать?
Севка не сразу сообразил, что дурацкая мелодия Чалого прицепилась и к нему.
Вначале он ее стал насвистывать. Потом…
– Ой кто-то с горочки спустился… – прошептал запекшимися губами Севка. – Наверно, милый мой идет…
Он никогда не учил слов этой песни. Слышал пару раз ее от подвыпивших стариков. По телевизору слышал… В кино каком-то о войне…
Там какой-то особист, примеряя втихомолку командирский кожаный плащ, напевал именно эти строчки.
Милый мой идет.
Уже почти пришел.
Револьвер тяжелый, будто кто-то тянет его к земле, пытается вырвать из ослабшей руки Севки Залесского, который убивал-убивал, но убийцей, похоже, так и не стал. Даже ради собственной жизни.
Не за Родину, не ради спасения Кости… Костю спасти не получится, Чалый все четко разъяснил, без вариантов. Да и сам Севка это прекрасно понимает. Так что ради спасения только своей бесценной жизни предстоит ему отнять чужую. Обменять.
– На нем защитна гимнастерка, – прошептал Севка, – она с ума меня сведет…