Севка вышел с территории больницы. Огляделся.
Фонари уже были выключены, автобусы не ходили. Иди домой, Сева, посоветовал ветер. Быстрым шагом часа за полтора дойдешь. Или даже быстрее, тут недалеко. И забудь. Забудь обо всем. Твои угрозы – глупость. Ты чудом вырвался из кровавой каши той войны, ты вернулся домой… Все – радуйся.
Сотни людей погибли у тебя на глазах. Сотни и сотни.
Когда бомбардировщики накрыли четыре эшелона на Узловой и стали с восторженным ревом их уничтожать, засыпать бомбами и расстреливать из пулеметов – гибли люди. Гибли бойцы и командиры. И ты мог погибнуть. И Костя.
Пули и осколки рвали тела людей, с которыми ты был знаком, с которыми ты всю ночь проговорил о приказе двести двадцать семь. Военврача третьего ранга, симпатичную Клавдию Степановну, за которой ухаживали все командиры, ночевавшие в здании вокзала, перерубило пулеметной очередью прямо перед тобой, даже брызги крови попали тебе в лицо.
Огонь, свинец, сталь, рев сирен на «юнкерсах», крики, грохот рушащихся стен и смерти-смерти-смерти вокруг тебя. А когда казалось, что уже страшнее ничего быть не может, на станцию ворвались немецкие танки.
Ты побежал прочь, Севка, даже не пытаясь защищаться. Ты бежал, не оглядываясь, не рассуждая, даже не думая сделать хоть что-то… И тебе было наплевать, бежал ли рядом с тобой Костя или он отстал и помогает раненому капитану-артиллеристу развернуть тридцатисемимиллиметровую зенитку… Или уже погиб. Или поднял руки перед танком – перед консервной банкой производства Чехословакии, украшенной немецкими крестами. Тебе ведь было все равно, Севка Залесский. Абсолютно все равно.
Ты хотел жить. Ты бежал. Ты шарахался от разрывов, падал, когда рядом свистели пули, вскакивал, падал и снова вскакивал, и снова падал…полз… полз-бежал-полз…
Представь себе, что Костя остался там, на Узловой. Даже не погиб – пропал без вести.
Или умер у того оврага, пуля не остановилась возле сердца, а прошила его насквозь…
И все.
На перекрестке Севка остановился.
Домой – налево. Дорога ныряет в овраг, потом выбирается наверх и выходит к Сумской. А там – еще раз налево. Там уже до дома – рукой подать. Даже толком замерзнуть не успеешь, Севка. Можешь пробежаться.
Это если повернуть налево. Но у перекрестка направлений много.
Назад в больницу? Нет, нечего там делать без денег. Нечего.
Прямо?
А что там у нас прямо? А…
Севка достал из кармана мобильник, нажал кнопку. Исходящие звонки. Один – в «скорую». Второй, на полтора часа раньше – помечен «Миша С.». И «С» – не сокращение фамилии, а «сволочь».