Не простила, не забыла, ни дня и ни минуты графиня, а теперь герцогиня де Тид, не смогла списать со счета, который она предъявила свому брату. Старый повар Ворт, прекрасно помнил все, что случилось, слезы и крики, то, как Паскаль бил ее, таща за волосы в карету, направляющуюся к де Тиду. Не разу, за без малого тридцать лет, Лея не приезжала больше сюда, она не возвращалась в отчий дом. Не было больше у нее дома, ни письма не строчки, она больше не разговаривала с братом и не видела его, пока не случилось то, что случилось.
- Надеюсь, я пока точен герцогиня? - В зале висела гробовая тишина, сама Лея де Тид была бледна как мел. - Дальше просто слухи расходятся.
Я демонстративно погладил трость в своей руке, как бы предлагая ей задуматься о моих дальнейших словах, ее судьба в ее руках, она может вину повернуть, она может вину развернуть, но...
- Слухи, сплетни. - Ее слова пудовыми камнями падали в тишине. - Правды хотите? Вот вам, правда, герцог де Тид и мой братик, мерзавцы и каждый из них заплатил за мою душу большую цену! Де Тид чудовище! Эта тварь достойна легенд, каждый день, каждый час в его замке, это целая повесть о боли и ненависти, я родила от него двух сыновей, двух таких же выродков, как и он, тварей не достойных жизни, и моей любви! Впрочем, эти паскудники мне всегда отвечали взаимностью!
- Но не дочь... - Я устало опустил голову, по лицу женщины ручьем бежали слезы. - Она ведь другая, она не де Тид и, это ваша месть герцогу, стала ему известна.
Тогда-то и зародился план герцогини, ей было плевать на свои чувства, на свою растоптанную гордость и жизнь, все, что у нее было, все, что ей было даровано небом это ее дочка, нежеланный ребенок от незаконной связи, ее глупость и месть герцогу, своему мужу. Деметре де Тид грозила смерть, за себя она не переживала. Вот и родился план, отплатить брату красной монетой, поставить во главе рода Миртов свою дочь, лишь в этом случае герцог не тронул бы ее, сама Лея была не жильцом, ей на все про все давалось не больше трех месяцев и за этим, должно было проследить гнездо.
Зал молчал, замолчал, наконец, и я, в этой тишине лишь Олаф позволил себе встать и в сопровождении стражи вывести герцогиню из зала с дочерью. Гости собравшиеся на похороны расходились по покоям, я устало ушел к себе. Было гаденько на душе, как-то тоскливо, я ничего уже не мог сделать для этой женщины, она сделала уже сама практически все что хотела, по локоть, испачкавшись в крови. Глупо? Не знаю, месть такая штука, которую невозможно проглотить не поморщившись. А тут от послевкусия можно до конца жизни ходить с перекошенным лицом, нет, подобное блюдо невозможно проглотить и забыть.