Егор расслышал, как клацнул над ухом злобный мент.
– Всё подтвержу, подпишу, только, пожалуйста, уберите этого вашего!.. – вскрикнул он умоляюще.
– Ах ты, шкодник! – процедил Стремянный. Кивнул Матусёнку. Тот рывком вернул мелко икающего подозреваемого в салон, брезгливо принюхался, швырнул ему на колени папку с прикреплённым чистым листом:
– Пиши, паскуда. В центре строки: Явка с повинной. – Злодейски сцыкнул: – А жаль! – То ли продолжая жестокую игру, то ли и впрямь жалея об упущенной возможности.
От Беаты Гулевский, несмотря на вечернее время, поехал в Академию.
Приближалась дата Международной научно-практической конференции, которую ежегодно проводила кафедра. Благодаря усилиям Гулевского, а до того – Машевича, конференция превратилась в форум для обсуждения глобальных проблем уголовной политики. Возможность сделать на ней пятиминутное сообщение считалась удачей для любого ученого. Предложение же выступить с научным докладом означало высочайшую степень признания и почиталось за честь. Присутствие на конференции представителей МВД, прокуратуры, Верховного Суда полагалось само собой разумеющимся.
Иногородние съезжались заблаговременно. Обустраивались и растекались по научно-правовым учреждениям, где у каждого были друзья и знакомые. Так что за два-три дня до начала конференции институты, университеты и академии Москвы превращались в дискуссионные площадки. Но еще за месяц до того кафедра, на которую ложились все организационные хлопоты, преобразовывалась в штабное подразделение и переходила на режим ненормированного рабочего дня. Естественно, стремился использовать всякую свободную минуту и сам Гулевский. К тому же возвращаться в пустую квартиру не хотелось, и он решил заночевать в кабинете, благо «аварийный» постельный комплект, заботливо упакованный Арлеттой, хранился на антресолях. Но ближе к двадцати одному часу из помещения следственного комитета позвонил Стремянный. Рассказал о признании Егора Судина.
– Высвистали из дома Цыпко. Сейчас оформляет протокол задержания. Завтра с утрева едет в суд за арестом, – сообщил он в завершение. – Вот теперь, Илья Викторович, пазл и впрямь собран накрепко. Конец.
В голосе его сквозила усталая гордость человека, завершившего тяжкий труд.
– Мрачный конец, – согласился Гулевский.
После этого думать о работе он уже не мог. Мысли неотвязно крутились вокруг Егора Судина. И всякий раз отступался не в силах поверить, что повод для убийства ближайшего товарища мог быть столь ничтожен. Узнав утром, что к гибели Кости причастен лучший друг его, Гулевский придумывал объяснения: ревность, ссора, состояние аффекта. Разгадка оказалась куда прозаичней, и оттого страшней. Понятно, что возможное разоблачение грозило начинающему корыстолюбцу серьезными неприятностями. Да и сурового отца с детства боялся. Но тот же отец оставался и надежнейшим его тылом. Стоило повиниться перед ним, и, хоть со скандалом, но проблема разрешилась бы.