— Увы. И весьма неприятные. Один грязный листок назвал Уоррена «видным деятелем современного театрального искусства» и весьма прозрачно намекнул на его «связь с одним из ведущих современных дизайнеров». Вечерние выпуски газет еще не вышли, но я с легкостью представляю себе, что в них будет. А завтра… завтра должно начаться нашествие желающих взять интервью у тебя. Что, если ты какое-то время побудешь дома? И попросишь Джека собрать сильных парней и не пускать репортеров на порог?
— Думаешь, это благоразумно? Они могут решить, что мне есть что скрывать.
— Олли, тебе есть что скрывать, — настойчиво произнес Дуэйн. — Не забывай об этом.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду печальное событие, происшедшее в твоей семье около месяца назад, — ответил Дуэйн.
— Почему ты так странно изъясняешься?
— Потому что не могу быть на сто процентов уверенным, что наш разговор никто не слушает.
— О!..
— Вот именно. Поэтому и прошу от тебя максимальной осторожности и осмотрительности.
— Хорошо, поняла. Когда ты собираешься вернуться, Дуэйн?
— Не раньше, чем послезавтра.
Она вздохнула, но ничем его слова не прокомментировала. Потом вдруг вспомнила о другом звонке, раздавшемся часа три назад.
— Кстати, мне сегодня снова звонила Присцилла. Она буквально плевалась от ярости и заявила, что «я и мой рыжий любовник-адвокат еще пожалеем о том, как с ней обошлись».
— Хорошо, что сказала мне. Я займусь этим.
— Ты считаешь, это серьезно?
— Сейчас все серьезно. Но ничего, у меня найдется средство заткнуть ее хорошенький ротик. А если не у меня, то у Макса и его коллег… — Он немного помолчал, затем спросил: — Ты ни о чем не жалеешь, Олли?
— Нет, — решительно ответила она. — Ни на мгновение. — И легкомысленным тоном добавила: — В конце концов, лишняя реклама не повредит моим полотнам. Даже наоборот. Мой агент будет в восторге. Он имеет десять процентов, так что…
— Черт, Олли, о нем-то я и не подумал! — воскликнул Дуэйн. — Что этот идиот наболтает прессе?
— Он совсем не идиот, — мягко возразила Оливия, — а очень приятный пожилой господин. И его отличительная черта — это ненависть к газетчикам. Что, конечно, более чем странно для человека его профессии. Но это факт. Так что тут мы можем быть совершенно спокойными.
— Вот как! Что ж, приятно слышать, что еще остались на свете люди с нормальным, здоровым отношением к прессе.
Оливия рассмеялась, хотя ей было совсем не смешно. Несмотря на предстоящее нашествие журналистов и связанные с ним неприятности, она продолжала думать о том, что до возвращения любимого остается еще целых два дня. Самое меньшее.