Гордыня.
И трусость. Стыд показаться перед кем-то неумехой. Морщинистыми пальчиками по кнопочкам елозить.
А это — поза глупая.
И больший стыд.
Убийца ведь мигом смекнула: пройдет день, другой, неделя, месяц, услышит где-то старая бабка имя Шакира или увидит в каком-нибудь случайном глянцевом журнале фотку, и все. Соединятся вместе Мишины слова, американская певица с пышной гривой…
Не могу не соединиться! Все на виду!
Вон открыла первую же статью в Интернете, а там о заграничной диве журналист написал: «босоногая хулиганка».
А ведь достаточно припомнить, как Генриетта кричала вслед Анюте: «Тапки не забудь, привыкла босоногой бегать!»
Эх, серость, эх, гордыня. Получила за все это щелчок от жизни по носу.
Алеша ведь за десять минут обучил с Интернетом справляться! Баба Надя после уж сама «повыдергивала» из Сети статьи про отравителей.
Много полезного узнала.
Ослепла, правда, через час. Но — узнала.
Спасибо технике.
И Алеше за науку.
Надежда Прохоровна распрощалась с ноутбуком — «спасибо тебе, друг любезный», выключила его и, прежде чем со стула встать, любовно провела морщинистой ладонью по крышке черного плоского чемоданчика — «спокойной ночи, спи, хороший».
Кажется, появился у бабушки Нади новый одушевленный электронный друг, с мозгами лучше, чем у утюга и даже у мобильного телефона. «Спи, друг любезный, до завтра».
Прошла Надежда Прохоровна на кухню, заварила успокоительного чая с ромашкой и долго сидела перед неосвещенным кухонным окном, смотрела на беснующуюся по улице метель и думала.
«А не зря ли я грешу на девочку? Не возвела ли на нее напраслину?»
Ну попрощался Миша с подружкой. Сказал — «прости, Шакира». И что такого?
Ничего особенного, если дружили они. Что удивительного, если только с Аней Миша захотел прощаться, последний привет ей передать?
Не с Генриеттой же, право слово, прощаться! Не с мачехой. Не с гендиректором… С подружкой, так похожей на американскую певицу.
Но почему тогда «Шакира» не призналась?!
И почему кто-то ночью в номер приходил?!
Как глупо все… Ведь могла бы Аня сказать: «Мне Мишины слова адресовались, дружили мы». Никто бы ничего не заподозрил, даже после того, как в теле Миши яд нашли!
Миша весь вечер сидел рядом с Разольской, и сейчас, после того как появился конкретный подозреваемый, баба Надя могла бы голову на отсечение дать — не подходила Аня к столику! Мимо бродила, да. Но к столику, да так, чтоб времени хватило подлить в чашку яд, — не было этого. Теперь картинка точно вырисовывается: когда об одном, конкретном человеке пытаешься что-то вспомнить, все четче видится, без лишней людской кутерьмы.