Погода не менялась, жара и не думала спадать. На небе не наблюдалось ни облачка, да и само небо было цвета вылинявших джинсов. Птицы, укрывшись в кронах деревьев по краям дороги, вовсе не спешили услаждать слух прохожих звонким пением, а спасались там от жары. Зимовин поднял голову, посмотрел на окно квартиры своей дочери, покачал недовольно головой и направился к остановке. Пора было ехать домой. И хотя получасовая езда в маршрутном такси представлялась ему пыткой в условиях такого испепеляющего зноя, пешком он пришел бы домой к завтрашнему утру.
Внезапный приступ легкого головокружения заставил его поискать глазами опору, и он присел на скамейку у подъезда, ожидая, когда изображение перед глазами придет в норму и перестанет «плыть». Сергей Тимофеевич сразу подумал, что это из-за жары. Его утреннее недомогание с оттенком простудного заболевания почему-то не пришло ему в голову. Внезапная боль заставила его схватиться рукой за левую половину груди. «Надо же, как рано», — пронеслась у него в голове последняя мысль…
Стрелки на циферблате его дорогих командирских часов, подарок на шестидесятилетие, казалось, застыли на половине четвертого и не собирались продолжать свое постоянное движение по замкнутому кругу.
С наступлением вечера проходящие мимо скамейки люди, кашляющие, чихающие, полностью поглощенные своими собственными проблемами, не обращали ни малейшего внимания на сидящую на скамейке пожилого мужчину без малейших признаков жизни.
Антон еле пробился к регистрационной стойке. Народу в приемном покое не просто прибавилось — там буквально яблоку негде было упасть. Люди звонили в «скорую», а, не дозвонившись, приходили в клинику сами, те, кто мог передвигаться. И все чихали, кашляли, сморкались. Люди были близки к панике. Санитары в спешном порядке уносили кого-то на носилках, похоже, состояние человека ухудшилось на глазах. Дежурная медсестра была в отчаянии, у нее в глазах уже стояли слезы. Она непрерывно подносила ко рту платок и кашляла. Антон подумал, что ей самой уже нужна медицинская помощь. Он, наконец, прорвался к стойке и окликнул ее.
— Марина!
Медсестра повернулась к нему, и он увидел, что девушка уже еле держится на ногах. Под глазами залегли глубокие тени, а на лбу выступила испарина. Однако, судя по ее виду, она восприняла появление врача, словно сам Спаситель снизошел до нее. Она даже попыталась выдать некое подобие улыбки, но на улыбку эта гримаса боли была слабо похожа.
— Антон Петрович… Ну вот и вы, наконец. Я осмелилась самостоятельно дать распоряжение санитарам, класть в палаты тех, чье состояние совсем плохо. Я правильно поступила?