Поженились мы с Наташей позже, по окончании университета. Но это уже другая история. Собственно, не совсем еще история, поскольку длится по сей день.
А стихи я начал писать тогда же, в спецфизматшколе. Не мог не начать. Качество оценивать не будем, а вот если оценить количество написанного в школе в разных душевных обстоятельствах, то главной моей школьной любовью была, несомненно, Катя Франк из параллельного класса «Б». Кате я посвятил просто ворох всяческой рифмованной ахинеи.
Она была еще более тонкая и ломкая, практически прозрачная. Катя носила очки с очень толстыми стеклами, за которыми как в аквариуме плавали ее голубые водянистые глаза. Но даже эти очки не помогли ей вовремя разглядеть мою большую любовь во всем ее масштабе и трогательных подробностях. Так что эту мою любовь следует признать не только главной школьной, но также трагической и неразделенной.
Хорошо помню момент, когда Катя, видимо, уже собралась было ее разделить. Мы сидели на скамейке на бульваре перед ее домом. Осень была прозрачной и зыбкой, Катя тоже. Почти бесплотной. Я обнял ее как положено и не знал, что делать дальше.
Нет, не буду лукавить — знал. Постижение плоти шло параллельно и довольно успешно. Но тут, на скамейке, мне это было как-то не важно, не нужно, ни к чему.
Зуд в крови оказался стихотворным.
В прошлом году, почти полстолетия спустя после описываемых событий, бродячий цирк из трех поэтов представлял большую антологию современной русской поэзии, вышедшую в Штатах. Мы выступали в Нью-Йорке и Чикаго, а завершалось все пафосным вечером в Вашингтоне в Библиотеке конгресса с участием министра их культуры.
На наше представление в библиотеку пришла проживавшая неподалеку Катя Франк. Я не сразу ее узнал, хотя она мало изменилась.
Не было только очков с толстыми стеклами — и не стало чуда аквариума с плывущими водянистыми голубыми глазами. Наверное, вместо очков были современные незаметные линзы.
После выступления все покупали антологию, а мы ее витиевато надписывали. Катя тоже купила.
В начале второй четверти я уже вполне освоился и наловчился вбегать в школу ровно в тот момент, когда звенел звонок на урок. Но на этот раз в вестибюле, как назло, было аж два завуча.
Помимо Фейна, привычно ловившего опоздавших, вдали возвышалась Зоя Александровна Блюмина — монументальная, грозная и ехидная дама, которая почему-то была завучем по специальным предметам, по физике и математике, хотя сама преподавала литературу. Впрочем, школа была в целом настолько удивительная, что такие мелочи уже не удивляли.