Очень тщательно, будто украшал рождественскую ёлку, я развесил все эти бутылки по веткам. Я даже забрался немного по стволу, чтобы повесить и на ветки повыше. В сумке было еще несколько банок из-под пива. Их я повесил, привязав за сучки, которые воткнул в дырки на крышках.
Так вот я и украсил эту летнюю ёлку разными марками вин, пива и безалкогольных напитков. В темноте всё это выглядело довольно мрачно.
Дуй, ветер, дуй!
И ветер стал дуть в горлышки бутылок, и бутылки запели прозрачными флейтами. И ветер провёл своим смычком по струнам шнурков и веток, и они вторили тихим посвистыванием. А банки ударяли друг о друга и звенели медными цимбалами.
Моя ёлка играла, как целый оркестр. То нежно и мелодично, то громко и пронзительно, так что в ушах звенело.
Я лёг, прислонился затылком к стволу и заснул. И музыка вошла в мой сон.
Протрубил охотничий рожок. Пронзительно заверещала свистулька. Пролаяла собака. Хлопнули выстрелы, и целые стаи испуганных птиц с криком и шумом сорвались с верхушек деревьев. Журчал ручей, и где-то очень далеко плакал ребёнок.
Это был странный сон, очень страшный, но с хорошим концом.
Мне снилось, будто я стою на лестнице, приставленной к стене фабрики Голубого. Стою высоко-высоко на шаткой лестнице, которая качается на ветру. Ноги у меня дрожат, голова кружится, и я судорожно цепляюсь за лестницу. Я наклоняюсь, чтобы заглянуть в приоткрытое окно. Это окно кабинета Голубого.
Там сидит Голубой и ещё какой-то человек, похожий на того прокурора, который участвовал в суде над Бродягой. На человеке очень странный наряд — строгий вечерний костюм и охотничья шляпа с пером и всякими там охотничьими значками. Мне слышно, о чём они говорят.
«Тебе всё понятно?» — спрашивает Голубой.
«Так точно!» — отвечает человек и улыбается подхалимской улыбочкой.
«Доставить мне этого поросёнка живого или мёртвого! — громовым голосом приказывает Голубой. — Пора кончать с этими безобразиями! Он только сеет вокруг себя смуту. Твоя задача — извести эту гадину. Выследить и пристрелить. Ясно?»
«Будет сделано! — говорит человек. — Хлоп — и готово! Ещё ни одна дичь от меня не уходила. Глаз ещё, слава богу, верный и рука твёрдая. Прикончить жалкую домашнюю свинью — это задачка скорее для мясника, чем для охотника. Детская забава».
Он поднимает с полу какую-то штуковину и ласково, будто котёнка, поглаживает её. Я вижу, что это ружьё.
Я понимаю, что разговор идёт о Последнем-из-Могикан. Но тут всё заглушает дикий вой фабричного гудка. Я вздрагиваю, лестница наклоняется, и я чуть не влетаю в кабинет, пробив головой оконное стекло. Вот было бы дело! Странно ещё, что обошлось, при моей-то невезучести.